Конюшевский Владислав Николаевич
Шрифт:
– А чего мелочитесь? Тащите сюда сразу всю группировку! Ну а мы вместо "фильта" работать будем!
Крыленко, на этот наезд ничего не ответил, а я, расписавшись в получении и забрав сопроводиловку на пленного, приказал вести его в комнату для допросов.
Зайдя следом, кивком отпустил охранника и предложил доставленному, снять свой лапсердак и присаживаться.
Задержанный, оказавшийся одетым в сильно потрепанную советскую форму, осторожно уселся на табурет и положив на колени огромные, лопатообразные ладони, простужено сопел, не отрывая глаз от пола. Я же, раскрыв полученные от старшины документы, углубился в чтение. Мда… бросив быстрый взгляд на парня, только покачал головой. Двадцать третьего года рождения, а выглядит лет на тридцать, не меньше. Видно досталось ему хорошо… Еще несколько секунд помолчав, я вздохнул и достав из папки фотографию замка и спросил:
– Сидоренко Иван Викторович?
– Так точно.
– Посмотрите внимательно, вы, когда от конвоя убежали, это замок видели?
Парень, наконец, поднял глаза и несколько секунд посмотрев на фото, отрицательно покачал головой.
– Нет, гражданин капитан. Тот, возле которого я прятался, только с двумя шпилями был. И вон тех деревьев не было…
– Ты внимательно посмотри, просто этот снимок делали лет десять назад, может деревья подросли?
– Никак нет, гражданин капитан. Там совсем другой замок стоял. Я ведь, в артиллерийской разведке служил, поэтому такие вещи хорошо замечаю…
Лагерник отвечал спокойным, глуховатым голосом и заметив, каким цепким взглядом он окинул фотку, я понял, что на этот раз СМЕРШевцы похоже промахнулись. Этот парень, наверное, километрах в тридцати южнее от Бальги был. Там тоже замок есть, но вот в нем фрицы никаких козней вроде не планировали делать, поэтому нас он не интересовал. Блин, жалко! До заброски меньше двух недель, а у нас сведений по объекту - кот наплакал. Сожалеюще вздохнув, я достал папиросу и закурив, протянул пачку бывшему военнопленному:
– Куришь?
Тот помотал головой и ответил:
– Нет, благодарю гражданин капитан.
– Епрст! Что ты меня постоянно "гражданином" обзываешь? Или ты - мурый зэчара и до войны на зоне чалился, оттуда привычка пошла?
Сидоренко, наконец, посмотрел мне в глаза и катнув желваки на щеках, выпалил:
– Никак нет товарищ капитан! Просто тот лейтенант из особого отдела, когда я к нему "товарищ" обратился, орать начал, мол, товарищи его с оружием в руках немца бьют, а я, как добровольно сдавшийся врагу, на такое обращение прав не имею.
– Ну, в общем-то, правильно орал. А ты что, действительно - добровольно сдался?
– Угу - сейчас - лагерник опять уткнулся взглядом в пол и зло проговорил:
– Гранат - нет, снарядов - нет, а эти суки, на двух танкетках, нас как баранов в кучу сгонять начали. Комиссар то, умнее всех оказался - начал из "нагана" по броне садить, вот его и переехали сразу. А я глянул, как его кишки на трак наматываются и поплыл… Хотя, если бы знал, что в будущем ожидает, то вперед комиссара бы сиганул… Тогда от дивизиона нас человек пятнадцать осталось вот и подняли руки. А куда деваться?
Тут Иван надолго закашлялся и потом, успокоившись, поддернул рукав ветхой гимнастерки, вытер выступивший пот. А я, заметив в прорехе острохарактерный полукруглый шрам, спросил:
– Что, приходилось от собачек бегать?
Сидоренко невесело усмехнувшись, ответил:
– Два раза. Это не считая последнего. Первый раз, через неделю, после того как в плен взяли, в сентябре сорок первого. Нас тогда, возле Томино держали, прямо в чистом поле. Там даже колючки толком не было. Немцы просто несколькими нитками на столбиках огородили квадрат, и вышки небольшие поставили. Они тогда добреньких из себя корчили. Помню, в те времена много баб ходило вокруг лагеря - мужей искали. Так если находили - немцы мужей отпускали. Мне такое не светило, поэтому выбрал ночку потемней и с тремя друзьями рванул… Только недалеко - даже до леса не дошли, как нас сначала собаки, а потом мотоциклисты догнали…
Побили, куда же без этого и обратно вернули. Думал расстреляют за побег, но обошлось - ребра поломали и успокоились… Только потом, все стало гораздо хуже.
Фрицы собрали огромную колонну и пешим ходом повели аж за Львов. Много тогда на той дороге ребят осталось, у нас ведь раненных было до черта… А в Сутонах, был уже нормальный лагерь - с бараками, с колючкой. К лету сорок второго, на фронте видно немцам стали давать прикурить, потому что к нам в лагерь вербовщики приходили. Какой-то полковник, с царскими крестами, все речи толкал, призывал Россию новую строить. Без жидов и Советов…
Иван замолк, видно вспоминая, а я, заинтересованно спросил:
– И что, много народу пошло фрицам помогать?
– Куда там! В лагере, шесть тысяч душ было, а к тому полковнику вышло двадцать девять человек. Двоих я лично знал - подлюги еще те. Все перед немцами выслуживались за лишнюю пайку. Мы их удавить хотели, да не успели…
– И что потом? Их сразу из лагеря увезли, или они перед вами в новой форме покрасовались?
Бывший пленный на этот вопрос сжал кулаки и глухо сказал: