Альбастров, ухваченный за локти Чертослеповым, рвался к Шерхебелю и кричал:

– Это еще выяснить надо, как мы сюда попали! Небось в Хазарский каганат метил, да промахнулся малость!…

– Товарищ Альбастров!
– умолял замдиректора.
– Ну нехристь же, ну что с него взять! Ну не поймет он нас с вами!…

На том и расстались. Чертослепов с Альбастровым пошли в Рязань, а куда пошел Шерхебель - сказать трудно. Налетела метель и скрыла все следы.

Продираясь сквозь колючую проволоку пурги, они шли в Рязань. Однако на полпути в электрике Альбастрове вдруг заговорила татарская кровь. И чем ближе к Рязани подходили они, тем громче она говорила. Наконец гитарист-электрик сел на пенек и объявил, что не сдвинется с места, пока его русские и татарские эритроциты не придут к соглашению.

Чертослепов расценил это как измену и, проорав сквозь пургу: "Басурман!…", - пошел в Рязань один. Каким образом он вышел к Суздалю - до сих пор представляется загадкой.

– Прииде народ, Гедеоном из таратара выпущенный, - во всеуслышание проповедовал он на суздальском торгу.
– Рязань возжег, и с вами то же будет! Лишь объединением всея Руси…

– Эва! Сказанул!
– возражали ему.
– С кем единиться-то? С рязанцами? Да с ними биться идешь - меча не бери, ремешок бери сыромятный.

– Братие!
– возопил Чертослепов.
– Не верьте сему! Рязанцы такие же человеки суть, яко мы с вами!

– Вот сволок!
– изумился проезжавший мимо суздальский воевода и велел, ободрав бесстыжего юродивого кнутом, бросить в подвал и уморить голодом.

Все было исполнено в точности, только вот голодом Чертослепова уморить не успели. Меньше чем через месяц Суздаль действительно постигла судьба Рязани. Победители-татары извлекли сильно исхудавшего замдиректора из-под обломков терема и, ободрав вдругорядь кнутом, вышибли к шайтану из Суздаля.

А электрик Альбастров болтался тем временем, как ведро в проруби. Зов предков накатывал на него то по женской линии, то по мужской, толкая то в Рязань, то из Рязани. Будь у электрика хоть какие-нибудь средства, он бы от такой жизни немедленно запил.

И средства, конечно, нашлись. На опушке леса он подобрал брошенный каким-то беженцем гусли и перестроил их на шестиструнку. С этого момента на память Альбастрова полагаться уже нельзя. Где был, что делал?…

Говорят, шастал по княжеству, пел жалостливо по-русски и воинственно по-татарски. Русские за это поили медом, татары - айраном.

А через неделю пришла к нему белая горячка в ржавой, лопнувшей под мышками кольчуге и с тяжеленной палицей в руках.

– Сидишь?
– грозно спросила она.
– На гусельках играешь?

– Афанасий… - расслабленно улыбаясь, молвил опустившийся электрик.
– Друг…

– Друг, да не вдруг, - сурово отвечал Афанасий Филимошин, ибо это был он.
– Вставай, пошли в Рязань!

– Ребята… - Надо полагать, Афанасий в глазах Альбастрова раздвоился как минимум.
– Ну не могу я в Рязань… Афанасий, скажи им…

– А вот скажет тебе моя палица железная!
– снова собираясь воедино, рек Афанасий, и электрик, мгновенно протрезвев, встал и пошел, куда велено.

Однажды в конце февраля на заснеженную поляну посреди дремучего леса вышел человек в иноческом одеянии. Снял клобук - и оказался Шерхебелем.

За два месяца зам по снабжению странно изменился: в талии вроде бы пополнел, а лицом исхудал. Подобравшись к дуплистому дубу, он огляделся и полез было за пазуху, как вдруг насторожился и снова нахлобучил клобук.

Затрещали, зазвенели хрустальные февральские кусты, и на поляну - бывают же такие совпадения!
– ворвался совершенно обезумевший Чертослепов. Пониже спины у него торчали две небрежно оперенные стрелы. Во мгновении ока замдиректора проскочил поляну и упал без чувств к ногам Шерхебеля.

Кусты затрещали вновь, и из зарослей возникли трое разъяренных русичей с шелепугами подорожными в руках.

– Где?!
– разевая мохнатую пасть, взревел один.

– Помер, как видите, - со вздохом сказал Шерхебель, указывая на распростертое тело.

– Вот жалость-то!… - огорчился другой.
– Зря, выходит, бежали… Ну хоть благослови, святый отче!

Шерхебель благословил, и русичи, сокрушенно покачивая кудлатыми головами, исчезли в февральской чаще. Шерхебель наклонился над лежащим и осторожно выдернул обе стрелы.