По непонятной нам с Наташей причине идущая впереди троица передвигалась зигзагом, и поэтому мы то и дело попадали во встречный поток, так как очень старались идти след в след с той троицей.

— Удивительно неудобный способ ходьбы, — сказала я, в очередной раз пересекая реку из человеческих тел.

Присмотревшись к Амелину, благо его белобрысая башка четко просматривалась, я увидела, что именно он является инициатором необычных перемещений. Мой брат тоже был счастливым обладателем такой же особенности, которая присуща и Амелину. Они оба не могли идти спокойно, чинно, а главное — рядом со своими спутниками. Такие люди всегда вырываются на шаг вперед друзей, и сначала их ведет влево, потом вправо. Они умудряются вынуждать своих друзей тоже мотаться по дороге из стороны в сторону, если те, конечно, не хотят постоянно спотыкаться об их ноги.

Диву даешься, до чего этот мерзавец, который Амелин, мне симпатичен. Он даже ходит, как мой драгоценный братик. О том, что Амелин перевернул и разгромил в моем доме практически все, я уже как-то забыла. Но Наташа не позволила мне расслабиться.

— За кражу национального достояния дадут срок больше, чем за простую кражу, — деловито заметила она.

— Какое национальное достояние?

— Книги в Публичке.

— Ну, по правде сказать, книги, достойные такого названия, как, например, Остромирово Евангелие, хранятся в отдельной комнате под специальной охраной, и даже экскурсии туда не допускаются. А в большинстве хранящихся в библиотеке изданий нет ничего примечательного. Но если ты про ту комнату, на которую обратили внимание эти подозрительные личности, то там есть немало интересных вещей. А цена их может зависеть от многих факторов. Основная ценность библиотеки в том, что в ней должны быть все издания, которые только выпускались в нашей стране с 1821 года. По Высочайшему указу императора все издательства присылали туда по два обязательных экземпляра любой новой книги. И если разные брошюры, листовки, журналы, газеты и тому подобное давно сгорели в печах и кострах, может, уже через неделю после их выхода в свет, то в библиотеке они лежат и ждут, когда люди вспомнят о них и захотят прочесть. И люди приходят и читают в свое удовольствие. Уникальность Публички в этом.

На этом месте мне пришлось остановить свою лекцию, потому что троица нырнула в подземку, без помех прошла через контроль, дружно предъявив, как нам удалось подглядеть, студенческие карточки.

— Тоже мне студенты нашлись, — бурчала Наташа, покупая жетон. — Аферисты разнесчастные.

— А они в свободное от учебы время занимаются аферами. И их занятиям ущерба нет. Я имею в виду Амелина и девушку. Насчет мужика у меня большие сомнения. Староват он для студента.

В метро нам пришлось проявить всю свою изворотливость, чтобы не попасть лишний раз на глаза троице и в то же время не упустить их из виду. Из метро мы вышли на площади Ленина и быстро побежали к пригородным кассам. Они взяли билеты и устремились к поездам.

— Покупай и нам скорей. Видишь, как припустили. Должно быть, поезд уходит! — кричала я Наташке.

— Куда же брать? — в растерянности вопрошала Наташа.

— Во вторую зону бери. Помнишь билет в сумке Амелина? И поспеши, пожалуйста, если не хочешь остаться.

Забравшись чуть ли не с ногами в окошко кассы, Наташа уверяла кассиршу, что ей с подругой абсолютно все равно, до какой станции ехать. Лишь бы эта станция находилась во второй зоне. Женщина в кассе была изрядно утомлена многочисленными пассажирами и их претензиями и удовольствовалась этими скудными, но дающими широкое поле для фантазии сведениями, и выдала нам два долгожданных кусочка бумаги в зеленоватых разводах. Гордо размахивая ими, Наташа выбежала на перрон к поездам, где уже стояла я и торопила ее.

— Они сели на электричку, которая идет в Рощино, — сообщила я ей.

— Нам тоже тогда туда, но в какой вагон?

— У них тяга к одной и той же цифре.

— Неужели во второй? — смекнула Наташа.

— От конца.

Каким образом мы успели в вагон, до сих пор для меня остается загадкой. Электронные часы на здании вокзала не оставляли сомнения, что для нас случилось маленькое, но очень своевременное чудо. Поезд уходил в 16.20, а на часах было уже на шесть минут больше, то есть 16.26. Должно быть, небеса сжалились над двумя ненормальными и решили немного помочь им. Правда, тогда не понятно, зачем им это было нужно. Не просто же по доброте натуры. И почему они не остановили до сих пор Амелина в его преступлениях, если могут с легкостью задержать отправление электрички? Но здесь в голове началась давка противоречащих друг другу объяснений случившегося. Со мной всегда так.

— Я есть хочу, — подала голос Наташа, когда мы уже сидели в вагоне и могли позволить себе расслабиться. — Я не завтракала.

— А кто виноват? Надеюсь, ты не будешь упрекать меня, что не накормила тебя обещанным завтраком?

Тема еды была необычайно актуальна для нас обеих, и мы с удовольствием и особым смаком, появившимся от сосания под ложечкой, ее обсудили.

— Я сумасшедшая, — грустно призналась Наташа. — Еду куда-то в неизвестном направлении в зимнюю стужу. В погоне за всего лишь подозрительной троицей. Может, они ничего плохого сегодня обделывать не будут, а едут на шашлык к друзьям в гости. А друзья живут во второй зоне и уже замариновали мясо.

— Я предпочитаю из свинины.

— Шашлык? — осведомилась у меня Наташа.

— Да.

— И не надейся, на тебя не рассчитывали.

— Если в ближайшее время я не съем хотя бы хот-дог, то за себя не ручаюсь. Вцеплюсь в первого же встречного

За окном в неожиданно ранних сгустившихся сумерках проносились придорожные столбы, уныло тянулись линии электропередач, мелькали посеребренные зимой деревья. Засыпанные снегом прямоугольники колхозных полей быстро сменялись небольшими лесочками, радовавшими глаз зеленью хвойных деревьев. И вновь белые поля и темные деревья в лесу. Если прибавить пустые желудки, общую неопределенность нашего предприятия и то, что в вагоне не топили и по нему гулял ветер, то положение становилось удручающим.

Оставалась надежда, что на станции, где выйдут эти трое, будет продаваться какая-нибудь снедь, не требующая дополнительной термической обработки. В моем организме, ослабленном многочасовым голоданием и шатанием по холодным улицам, происходили досадные изменения. Началось с настроения. Оно быстро падало. Желудок издавал недвусмысленные звуки, требуя еды. Голова болела. Все тело замерзало. Наташа, похоже, испытывала сходные с моими ощущения.

В мозгу проносились страшные видения. Вот мы на заснеженной поляне в лесу пытаемся развести огонь, чтобы поджарить куски колбасы, купленной в случайном ларьке, и согреться. Газ в зажигалке заканчивается, а дрова упорно не желают разгораться. И мы с похолодевшими сердцами и замерзающими ногами отказываемся от борьбы с одной их четырех древних стихий, печально жуем обледенелую колбасу и плетемся из последних сил к железнодорожному полотну, которое вырисовывается за лесом. А вокруг сгущается темнота, и вьюга впивается в наши бледные лица.