–  Вот и вот.
– волосатый палец лешего уперся в две шишки, стоявшие примерно на равном расстоянии от нашей еловой веточки.

Тут внезапно будто проснулась Любава. От ее былого ерничества не осталось и следа.

–  Командир, мне кажется, надо идти в деревню, там ночевать, париться в бане, прочищать мозги и там будет видно, куда нам идти ближе. А то мы тут как конь между двумя копнами сена - так и помрем, не определившись.

Зигфрид повернулся к Ивану.

–  Отвезешь нас до деревушки?

–  Да хоть на край света, уважаемый!

–  Потом возвращайся к Велимиру и докладывай, где нас оставил. В остальном - не беспокойся, у меня своя связь с кем нужно имеется. Ну, поехали.
– командир решительно шагнул к саням.

В деревушку мы въехали уже глубоким вечером. Или мне так показалось. Однако усталым я себя не ощущал. Сани на секунду приостановились, на облучок запрыгнул лешак, невысокий даже по сравнению с Мойшей, и мы свернули в какой-то проулок. Пока мы медленно катили по занесенной снегом дороге, я развлекал себя мыслями о том, считают ли другие лешие нашего Мойшу высоким, и неожиданно для себя понял, что по их меркам он - просто гигант. По крайней мере, над Беней и его командой он возвышался почти на голову.

Наконец сани затормозили около крепкого пятистенного сруба за высоким забором. Мелкий лешак выскочил из саней и громко постучал в ворота. Во дворе громко залаяли собаки. Потом раздался то ли громкий выдох, то ли сдавленный крик "Цыц!" и лай стих.

Ворота распахнулись и перед нами предстал невысокий, и довольно грузный мужичок с дружелюбной улыбкой на лице.

–  Будьте здоровы. Заезжайте сами и лошадей завозите. А телегу, может, разгрузите и у ворот оставите? У нас не воруют.
– он обеспокоенно осмотрел нашу поклажу. Телега и вправду могла занять почти все пространство во дворе.

Мойша посмотрел на него как на пустое место, а потом небрежно бросил:

–  Тебе надо - ты и разгружай. Вон иди, мешочек подними.

Хозяин задумался и наконец сообразил:

–  Пойдем, я тебя вокруг дома на задний двор провожу. Тут только надо осторожно пробираться, чтобы лошадь ноги не поломала. Дорога обледенела сильно. Да, кстати, забыл представиться. Зовут меня Федор Гиря. Мне Беня сказал, что вы сегодня у меня переночуете, а завтра в путь отправитесь и просил все справить в лучшем виде - и баньку и ужин и перинки пуховые. Чего ж не справить для добрых людей.

Мы въехали во двор, завели коней под навес, я набросал им сена и снова вышел во двор. Вся наша бригада к этому времени собралась возле хозяина. Он увидел меня и начал:

–  Баня у нас вон там. Натоплена уже. Так что через полчасика - милости прошу. А теперь в дом пойдемте, я вам ваши комнаты покажу.

–  Эй, хозяин, - перебила Федора Хельга.
– А сам-то ты, где ночевать собираешься?

–  А я это… у меня вон там чуланчик имеется.
– широко улыбнувшись, ответил тот.

Чуланчик на самом деле оказался довольно основательной постройкой, располагавшейся рядом с домом. Хозяин пояснил:

–  Вы не удивляйтесь. У нас тут деревенька торговая. Бывает, купцы приезжают с лешими товаром меняться. Я их на постой пускаю. Если обоз маловат, могу на хранение взять, пока они телеги дополнительные не сыщут. Тем и живу.

–  То бишь, мы в доме сами по себе? А если уезжать завтра затемно будем, как тебя сыскать?
– продолжила Хельга тоном заправской хозяйки.

–  А меня искать не надо. Я вас сейчас обустрою, а сам спать пойду. Мне завтра все равно со вторыми петухами вставать.

Мы зашли в дом. Там уютно пахло хлебом и хорошим деревом. Стол уже был накрыт, там лежали нарезанные куски мяса, тарелка с грибами, ноздреватый, но очень аппетитно выглядящий хлеб и два жбана. В одном, насколько я понял, было молоко, а в другом…

–  А что, собственно говоря, у нас вот в этом кувшинчике?
– решил поинтересоваться я.

–  А в кувшинчике, молодой человек, у нас самогон. Свой, домашний. После трудов праведных очень жить помогает.
– ответил хозяин, подходя к печке. Он снял заслонку и показал нам еще один глиняный горшок.

–  Вот каша. Горячая. К мясу очень даже хорошо подойдет.

Пока мы разглядывали стол, женщины исчезли где-то в глубине дома. Вдруг оттуда донесся хохот Хельги и сдавленный голос Любавы:

–  Что ты ржешь, дура! Помоги!

Мы рванулись на зов. Увидев, в чем дело, Зигфрид и я тоже не смогли сдержать смех. Любава, видимо, присела для чего-то на постель и практически провалилась в мягчайшие перины. Теперь она не могла оттуда выбраться без посторонней помощи так, чтобы ничего не запачкать.