Ему удалось-таки взять себя в руки.

– Слушай, я занимаюсь своими делами и никуда не лезу, – сколь позволяла обстановка, вежливым голосом пояснил я оперу. – Не надо за мной ходить… А то придется просить охрану приставить.

– Ты под фээсбэшниками? – скривил губы ментовский опер.

– Понимай как знаешь, – ответил я.

Мы сели в машину Пеха и лишь после этого вернули оружие понурому старшему.

– Отстанут? – спросил Пех, когда мы отъехали на приличное расстояние.

– Как видишь, – кивнул я в сторону заднего стекла.

– Значит, все-таки мы под конторой, – хмуро констатировал Пех, глядя на дорогу.

Отвечать ему я не стал. К тому же в кармане куртки послышалась мелодия из комедии «Папаши», это значило, что кто-то желает немедленно поговорить со мной. В том, что этот «кто-то» – мой фээсбэшный полковник, я не сомневался. С момента боестолкновения прошло минут десять-двенадцать, не более.

– Владимир, у тебя возникли проблемы?

Голос и в самом деле принадлежал полковнику.

– Моя милиция меня стережет, – произнес в ответ я. – Других проблем нет.

– Я приму меры, – твердо сказал фээсбэшник. – Но ты в случае нештатной ситуации будь сдержанней. И держи под контролем своего приятеля.

– Хорошо. Остальные условия нашего договора в силе?

– Конечно. Ты в автономном плавании.

Мы проехали еще пару кварталов, и вдруг Пех вновь затормозил. «Хвоста» на сей раз не наблюдалось, а до моего дома, куда мы направлялись, было еще далеко.

– Я не могу так, – сказал Пех, глядя мне в лицо. – Мы же не сыскари, Володя. Или ты со спецслужбой контракт подписал?

– Нет, но у нас устный договор. И я свое слово сдержу, – спокойно ответил я.

– Но у меня-то его нет. Предлагаю собрать ребят и поговорить в открытую.

– Исключено, – твердо заявил я.

Пех не смотрел на меня. Вновь точно окаменел с недокуренной сигаретой, погрузился в свою тугую думу.

– Мне нужно подумать, – наконец произнес он. – Точнее, обдумать. Очень многое.

– У нас нет времени, – напомнил я. – Сейчас уже вторая половина дня.

И в самом деле, стрелки городских часов, висевших всего в нескольких шагах от остановившегося «Москвича», показывали половину четвертого.

– Раз так спешишь, сдай ребят своим «хозяевам». Их посадят по камерам, начнут прессовать… Кто-нибудь в конце концов сознается, – обернувшись ко мне, недобро проговорил Пех.

– Именно этого я хочу избежать. Мы должны вычислить его наверняка. Вычислить, выследить и не задеть при этом остальных.

Я выдержал тяжелый взгляд своего недавнего старшины и категорично закончил фразу:

– Если тебе это не по душе, я ухожу. Но тебя прошу не мешать мне.

– Дерзишь старшему по званию, – неожиданно усмехнулся Пех. – Понимаю тебя, Володька… Но дай подумать до вечера. Голова уже кругом пошла.

Я лишь покачал головой. Во время боя воюют, а не раздумывают.

– Ладно, Пех, – тем не менее ответил я. – Думай-размышляй… В восемь я приеду к тебе. Но до этого времени никаких действий.

– Согласен, – довольно мрачно отозвался Пех, и мы расстались до восьми часов вечера.

Времени до восьми оставалось более четырех часов. Отправиться поискать свидетелей методом Пеха? Однако на всех «памятливых» Митрофанычей «зелени» не напасешься. Встречаться с ребятами я считал преждевременным. У меня ведь ничего нет, практически ничего.

Проконсультировать меня относительно личности каждого мог бы профессиональный психолог. Как свидетельствуют данные, полученные от фээсбэшника, и Аркан, и Роки, и Гор проходили реабилитационный курс в специальном психотерапевтическом центре медицинского управления Минобороны. Я тоже должен был там позагорать с месяц, но поступил учиться, поэтому решил реабилитироваться собственными силами. Реабилитационный центр находился в зеленом незагазованном районе Москвы, недалеко от бывшей ВДНХ и Ботанического сада. Дорога на метро заняла чуть более получаса.

Главврач реабилитационного центра Лада Вячеславовна Кольцова совсем не походила на подполковника медицинской службы. Это была высокая статная особа лет тридцати пяти, румяная и бодрая, неожиданно подвижная и легкая для своей комплекции. Медицинский халат плотно облегал ее чересчур крупные формы. Когда я вошел в кабинет, она улыбнулась всеми своими симпатичными ямочками на толстых добродушных щеках. По-доброму смотрели и ее маленькие заплывшие глазки.