Пел снова Некиса, бренчал бербет Барбеда,-

Звенела над Зухре их нежная победа.

То, полный сладости, пел мелодичный руд:

«Пусть длятся радости, пусть чаши все берут!»

То кубок прозвенит, сверкая пред Барбедом:

«Всегда удачи свет тебе да будет ведом!»

И в сладостных мечтах о сладостной Ширин

Хосров испробовал немало терпких вин.

И промежутки царь все делает короче

Меж кубками. И вот проходит четверть ночи.

Когда же должен был, почтителен и тих,

К невесте царственной проследовать жених, —

Его, лежащего без памяти и речи,

К ней понесли рабы, подняв к себе на плечи.

И вот глядит Ширин: безвольный, допьяна

Царь упоен вином. Себя укрыв, она

Тому, кто все забыв, лежит как бы сраженный,

Другую милую отдаст сегодня в жены.

Она схитрила, что ж, — ты так же поступай

С тем, кто придет к тебе, упившись через край.

Из рода матери всегда жила при Сладкой

Старуха. Словно волк была она повадкой.

И с чем ее сравнить? О диво! О краса!

Скажу: как старая была она лиса.

Две груди старая, как бурдюки, носила.

И плеч ушла краса, колен исчезла сила.

Как лук изогнутый» была искривлена

С шагренью схожая, шершавая спина.

Ханзол, несущий смерть! Кто глянул бы не косо

На щеки, — в волосках два колющих кокоса.

Ширин, надев наряд на это существо,

Послала дряхлую к Парвизу для того,

Чтоб знать, насколько царь повержен в хмель могучий

И сможет ли Луну он отличить от тучи.

Старуха полога раздвинула края,-

Как будто из норы к царю вползла змея.

Как сумрак хмурая — таких не встретишь часто,-

Была беззубая, но все ж была зубаста.

Царю, когда к нему вошла сия лиса,

Уже овчинкою казались небеса.

Но все ж он мог понять, — он на усладу падкий:

Не так весенние ступают куропатки.

Не феникс близится — ворону видит он.

Влез в паланкин Луны чудовищный дракон.

«В безумстве я иль сплю? — он прошептал со стоном.

Где ж поклоняются вот этаким драконам?

Вот кислолицая! Горбунья! Что за стать!

Да как же горькая сумела Сладкой стать?»

Хосрова голова пошла как будто кругом.

Решил он: сей карге он сделался супругом.

…Старуший слышен крик… Промолвила Луна:

«Спасти ее!» И вот к царю идет она.

К лицу прибавив семь искусных украшений,

Откинув семь завес, вошла; плавней движений

Не видел мир. Пред ней — ничто и табарзад.

Вся сладость перед ней свой потупляет взгляд.

Она — что кипарис, сладчайший из созданий.

Она — сама луна, закутанная в ткани.

Что солнце перед ней, хотя она луна!

Ста драгоценней стран подобная весна!

Подобной красоты мир не смущали чары.

Все розы в ней одной, в ней сладости — харвары.

Она — цветы весны. О них промолвишь ты:

Одним счастливцам, знать, подобные цветы!

Блестящий Муштари пред ней померкнет. Пава

Пред плавною Ширин совсем не величава.

Ее уста — любовь. О, как их пурпур густ!

Но все ж ее уста еще не знали уст.

Весь Туркестан попал в силок ее дурмана.

Лобзания Ширин ценнее Хузистана.

О розы свежих щек! Состав из роз, взгляни,

Заплакал от стыда; его печальны дни.

Ты, томный взор, нанес сердцам несчастным раны!

О поволока глаз! Ты грабишь караваны!

Ширин! Ведь ты вино: уносишь ты печаль.

Нет горя там, где ты. Оно уходит вдаль.

О сахар сахара, о роза роз! О боже!

Она явилась в мир сама с собою схожей.

И царь протер глаза: они ослеплены.