И дома все было хорошо, и здоровье, тьфу-тьфу-тьфу, не подводило бывшего опера...

Громыко сел на холодную табуретку, включил вделанный в форточку вентилятор, закурил. Светилась оранжевым сигарета, серые в полумраке дымные завитушки улетали в дрожащий вентиляторный круг, по ногам тянуло холодком, а нос улавливал запашок фруктовой гнили из мусорного ведра под мойкой.

«Ну что за натура у меня такая блядская! – неожиданно разозлился на себя Громыко. – Когда все плохо – так все и плохо! А как все хорошо – все равно все плохо! Тоска заедает... А съезжу-ка я к графу сегодня!»

От этой мысли у Николая Кузьмича разгладились суровые вертикальные морщины на лбу, а пальцы левой руки сами собой отбили по столешнице какой-то бравурный мотивчик: «Пам-па-ра-ра-рам!»

...В подземном жилище Торлецкого, несмотря на утренний ранний час, жизнь била ключом.

В лаборатории, которая теперь напоминала фантастические шевелящиеся джунгли, что-то булькало и шипело. Гудел компьютер, а новенький телевизор, установленный прямо в коридоре, бодренько вещал что-то про «Юкос», дело которого, слава богу, наконец-то завершилось, к великой радости всех честных и небогатых россиян.

И повсюду, буквально повсюду – по стенам, потолку, полу, по дверям, мебели и книгам – медленно ползали чудные создания, плод Митиных знаний, графской эрудиции и марвельных энергий, живущих в крови Федора Анатольевича Торлецкого.

Выглядели они поразительно: обычный садовый слизень, из спины которого на коротком толстом стебельке торчал яркий синий или желтый цветок анютиных глазок.

Множество этих покачивающихся желто-блакитных глазок глядели на Громыко со всех сторон, и выкатившийся навстречу Старый Гном с непомерно раздувшимся пузом деловито схряпал парочку слизней и утопал куда-то в глубины бункера.

Ему на смену из спальни вышел граф, страдальчески кривящий губы:

– Здравствуйте, Николай Кузьмич! Вообразите только – у меня в жилище экологическое бедствие!

– И тебе не хворать, Федор Анатольевич! Что за бедствие? И что это за ползающая ерунда тут у вас? Похоже на разбежавшуюся от садовника клумбу...

– Это глазастики. Название, как вы понимаете, придумал Дмитрий Карлович. Когда мы создавали опытный экземпляр, никто и предположить не мог, что они за неделю расплодятся в таком количестве! Гермафродизм этих моллюсков сыграл с нами злую шутку...

– А что они едят? – поинтересовался Громыко, оторвал одного слизня от стены, внимательно рассмотрел и хмыкнул – слизень как слизень, только с цветочком на спине...

– В том-то и дело, что все – плесень, растения, всякий органический мусор. А вдобавок, поскольку это симбионт, цветок потребляет лучистую энергию, преобразуя ее, как все растения, в энергию биологическую. Бороться с этими тварями совершенно бессмысленно, да и как? Мы пробовали просто собирать их, вручную, но они же везде – под мебелью, в каких-то щелях, трещинах. Хорошо еще, что они пришлись по вкусу нашему ежу, а иначе, боюсь, они уже и меня бы съели...

– Тут напалм нужен, – сдерживая улыбку, посоветовал Громыко.

– Книги жалко. И мебель, – на полном серьезе сокрушенно вздохнул граф.

– А вы сделайте им врага. Плотоядного слизня с травоядным уклоном! И будут они не спеша жрать друг друга, – выдал Громыко новый совет. Торлецкий оживился:

– Неплохая идея! Дмитрий Карлович говорил о чем-то подобном – для борьбы с биологическими объектами требуются другие биологические объекты... Кстати, Николай Кузьмич, не угодно ли чаю? Или, может быть, желаете чего покрепче? Впрочем, час весьма ранний... Да, простите мое любопытство, а что привело вас ко мне в столь неурочное время?

Громыко крякнул, поскреб свою кудлатую бороденку:

– От тебя, Федор Анатольевич, ничего не скроешь... Тревожусь я. Неспокойно на душе. Маятно. За Янку переживаю. Уехали они с Ильей в этот Среднемухинск... Ты своим внутренним зрением посмотри, как оно там... – отставной майор неопределенно покрутил рукой у себя над головой, – в астрале?

– Николай Кузьмич, уважаемый! Вы изрядно преувеличиваете мои скромные способности, – граф развел руками.

– Да ладно, Анатольич, не прибедняйся. Ты же того... Умеешь, короче... Чуешь! Вот и покрути носом там, в ненашем мире. Очень прошу!

– Ну, хорошо. Однако никаких результатов, Николай Кузьмич, я вам не гарантирую!

Торлецкий встал, прижался спиной к серому тесаному камню стены, предварительно отодрав с нее пяток слизней. Бойко топоча, тут же прибежал Старый Гном и шустро умял разноцветных гермафродитов-симбионтов.

Закрыв глаза, граф замер, и Громыко, глядя на него, тоже затаил дыхание.

Некоторое время ничего не происходило. В лаборатории что-то побулькивало и позвякивало, изредка с характерным чмоканьем падали на пол со стен и потолка слизни, и тут же раздавался ежиный топот и радостное чавканье.