Вот на сегодня и все, если ты решил приехать в солнечную Калифорнию. Ты знаешь, где мы живем, и не сердись, если Лилла неласково тебя примет, зато душа у нее добрая.

Всегда твой

Миссис Браун как бы очнулась и направилась ко мне, воскликнув от удивления:

— Что это?

— Письмо Гарольда своему брату Майклу. Вы разрешите мне взять его?

— Пожалуйста.

— Благодарю вас. Я думаю, оно послужит доказательством. Теперь я начинаю понимать, откуда у Майкла появилась мысль выудить у Хиллмана деньги. И это тоже объясняет, почему Гарольд считает себя виноватым.

— Можно мне прочитать его?

Я подал ей письмо. Она, прищурившись, попыталась прочитать его, отодвинув лист на расстояние вытянутой руки.

— Боюсь, мне понадобятся очки.

Мы спустились вниз, она взяла очки в роговой оправе и села с письмом в кресло.

— Сайп, — сказала она. — Это имя я и пыталась вспомнить. Роберт, иди сюда! — позвала она мужа.

Роберт Браун ответил из кухни:

— Сейчас приду!

Он появился на пороге, неся на подносе великолепный графин и три стакана.

— Я подумал, что вам захочется холодного лимонада, — сказал он, виновато глядя на жену. — Ночь такая теплая.

— Это прекрасно, Роберт. Поставь его на кофейный столик. Послушай, как звали полицейского, с которым Майкл первый раз уехал из Покателло?

— Сайп, Отто Сайп, — ответил он, слегка покраснев. — Могу сказать, что этот человек оказал на него плохое влияние.

Удивительно, если бы он оказался именно тем человеком, о котором я вспомнил. Этот вопрос представлялся мне таким важным, что я тут же выехал обратно в аэропорт и заказал билет на первый же самолет до Солт-Лейк-Сити. Последний рейсовый самолет унес меня в ночь. Сделав в пути пересадку, вскоре я приземлился в международном аэропорту в Лос-Анджелесе, совсем недалеко, всего в нескольких десятках миль от отеля «Барселона», где сторожем был человек по имени Отто Сайп.

В запертом письменном столе у меня на квартире лежал револьвер. Другой был в офисе. Квартира в западной части Лос-Анджелеса была ближе, и я поехал туда.

Я жил в почти новом двухэтажном доме с крытой галереей. На втором этаже с задней стороны и находилась моя квартира. Я оставил машину на улице и поднялся по наружной лестнице.

Кругом стояла мертвая тишина, какая бывает в этот час ночи, когда вчера уже отошло в прошлое, а завтра только набирает силы, чтобы начаться. Мои мысли были ясны, усталости я не чувствовал. Я выспался в самолетах и считал, что все случившееся становится более или менее понятным.

Луч света едва заметно пробивался сквозь шторы окна, а когда я прикоснулся к двери, она оказалась открытой... У меня нет ни семьи, ни жены, ни дочери. Я тихо повернул ручку и медленно, осторожно открыл дверь.

В комнате я обнаружил девочку. Свернувшись клубочком, она лежала на кушетке, накрывшись шерстяным одеялом, которое сняла с моей постели. Свет торшера падал на ее лицо. Она была такой юной, что я сразу почувствовал свои сто лет.

Я закрыл дверь.

— Э-эй, Стелла!

Она вздрогнула под одеялом и, сбросив его на пол, села. На ней были синий свитер и брюки.

— О, — сказала она, — это вы...

— А кого ты ожидала увидеть?

— Не сбивайте меня. Я не знаю. Я только что видела во сне что-то очень страшное. Я забыла, что именно, но очень страшное. — Ее глаза все еще были полны сна.

— Каким ветром тебя сюда занесло?

— Мне разрешил войти управляющий. Я ему сказала, что я свидетельница. И он понял.

— Зато я не понял. Свидетельница чего?

— Самых разных дел. Если вы хотите, чтобы я вам рассказала, то перестаньте смотреть на меня, как на преступницу. Никто так не смотрит на меня, кроме родителей.

Я присел рядом с ней на край кушетки. Девочка нравилась мне, но в данный момент ее появление было совсем ни к чему и могло иметь серьезные последствия.

— Твои родители знают, что ты здесь?

— Конечно, нет! Как я могла сказать им? Они не разрешили бы мне прийти, а мне обязательно надо было. Вы же приказали мне связаться с вами, как только я что-то узнаю о Томми. Ваша служба связи не могла вас разыскать, и в конце концов они дали мне ваш домашний адрес.

— Так что ты узнала о нем?

В глазах ее отражались самые противоречивые чувства, больше похожие на женские, чем на девичьи.

— Он позвонил мне сегодня около четырех часов. Мама была наверху, и я смогла поговорить с ним.

— Он сказал, где он?

— Он... он... — Она заколебалась. — Он взял с меня обещание, что я никому не скажу. Но я обещание уже один раз нарушила.

— Каким образом?

— Я опустила маленькую записочку в почтовый ящик Хиллманов, прежде чем уехать из Эль-Ранчо. Я не могла оставить их в неведении.