–  Ноги у него только в одну сторону ходят! Он ведь в другом доме живет, маму бросил!

–  Я-то при чем?

–  Не ходи, не ходи - сама пойду, если уж мужики такие дружные!
– чуть ли не в истерике закричала Марина и позвала сына: - Данилка, пошли, мой хороший, за дедушкой!

Они в две минуты собрались, вышли на улицу, а Валентина, не закрывая за ними, вернулась в дом и залилась слезами, совсем растерявшись от навалившихся переживаний и стыда.

Зато Марина, нисколько не смущаясь, за пять минут дошла до Розино-го дома и требовательно дукнула кулаком в раму. Не сразу, но в доме зашевелились, а вскоре и входная дверь скрипнула, а из веранды раздался несмелый голос хозяйки:

–  Кто там?

–  Родственники!
– пошутила Марина, хотя ей в эту минуту было совсем не до шуток.

Дверь приоткрылась, и в темном проеме показался женский силуэт:

–  Андрея Николаевича нет…

–  Прячешь, что ли?

–  Он позавчера уехал в Сычи… На похороны брата…

–  Смотри, если врешь!

Она молча вернулась и, не хуже матери, неожиданно разрыдалась: Ну что это за жизнь такая? Что происходит, если мы хуже диких зверей стали! Даже те заботятся друг о друге, помогают, а мы… - сквозь слезы приговаривала она, и Валентина кинулась уговаривать дочь, еще не зная настоящей причины ее слез, даже укорила, видя, что дочь вернулась без отца:

–  Говорила тебе, чтобы не позорилась, говорила ведь!

–  Эх, мама, мама! Не о том я совсем. У нас ведь дядя Коля умер, и папа уехал хоронить его, а мы ничего не знаем! Вот что обидно!

–  Может, еще не поздно?
– спросил Павел.
– А что, машина есть, сейчас собрались бы и махнули. Езды-то всего два часа!

–  Поздно спохватились… Отец три дня назад уехал, не сегодня-завтра вернется. Тогда уж сам и расскажет, что там и как произошло, - предположила Марина.
– А так вполне можем разминуться.

Все на какое-то время притихли, почти растерялись, обдумывая сложившуюся ситуацию и себя в ней. Лишь Данилка ластился к матери и что-то тихо говорил ей на ухо, успокаивая. Но его детская непосредственность не смягчила сердца взрослых, лишь добавила невысказанного горя, которое совсем некстати прижилось в бунтовском доме.

Сам же Бунтов в этот вечер собирался возвращаться в Казачью Засеку, похоронив накануне единственного брата и все еще не поняв до конца, как это произошло и почему? Ведь Николай не такой уж и старый, только-только в прошлом году вышел на пенсию. Правда, он в последнее время жаловался на ноги, по врачам ходил, даже в больнице лежал на обследовании, и признали у него варикозное расширение вен - болезнь неприятную, но не смертельную. А тут простудился, началось воспаление легких, и его вновь повезли в больницу.

–  Я и думать ни о чем таком не думала, - рассказывала его жена Ню-ра - ротастенькая, курносенькая бабенка, часто испуганно моргавшая.
– В больницу повезла Николая, а по пути у него это и случилось… В один миг преставился, только успел сказать "Прощай!". Врачи позже сообщили, что тромб у него отделился и притек к сердцу.

Бунтов, как мог, утешал вдову и приехавших из Москвы и Тамбова двух его сыновей с женами и все никак не мог отделаться от собственных мыслей, какие прижились в нем еще несколько дней назад, когда обсуждали с Розой возможность переезда. А теперь, получалось, и ехать некуда, потому что без брата это село показалось безлюдным, даже печальным.

На следующее после похорон утро Бунтов проснулся затемно и, распрощавшись с разрыдавшейся Нюрой, племянниками, один из которых подвез на машине до поселка Сараи, откуда автобусы ходили на Рязань, уехал. После обеда сошел в Лонске и только тут почувствовал, что да, теперь он дома! Когда же через полчаса ступил в Казачью Засеку, то по-настоящему вспомнил о Розе и решил заскочить в магазин, чтобы не с пустыми руками явиться к ней. Накупил продуктов, вышел из магазина, а навстречу шагает Павел с сыном - откуда только и взялись? Увидел Данилка деда - и со всех ног к нему. Подбежал, обнял, в глаза заглянул и как закричит на всю улицу: "Ура! Дедушка вернулся!" А у Бунтова от его голоса слезы, того и гляди, ручьем брызнут!

Андрей поздоровался с подошедшим зятем, взял за руку внука, а что говорить и как вести себя далее - с этим заминка. Чтобы хоть как-то снять неловкость, спросил у Павла:

–  Когда прибыли-то?

–  Вчера вечером… - туманно ответил зять, а сын его уточнил:

–  Тебя, дедуль, искали… Ходили с мамкой к другой тетеньке. Ты больше не дружи с ней, она злая!

И все-таки они разошлись кто куда: Павел с оглядывавшимся сыном в магазин, а Бунтов через ближайшую чужую усадьбу выскочил за огороды, чтобы не мелькать на улице. Через Розин сад по-воровски пробрался к ее веранде, постучал, но Роза не отозвалась, не мелькнула, как обычно, в окне. Пришлось уйти за двор и искурить там не одну сигаретку, потому что ключа от Розиного дома у него все еще не имелось. А как накурился, то услышал, что кто-то стукнул дверью веранды, выглянул Бунтов из-за дома и увидел Розу. И она его увидела, выжидающе и виновато заулыбалась, словно чувствовала за собой какую-то вину, и кинулась навстречу. И он обнял ее, поцеловал, повел в дом, стремясь побыстрее скрыться от возможных любопытных глаз. В первые минуты они не могли наговориться, особенно когда Бунтов рассказывал о поездке, о том, что увидел и услышал в Сычах, а когда умылся с дороги и сел обедать, коротко поговорив о слободских делах, то вроде бы и говорить стало не о чем, и каждое слово приходилось вытаскивать из Бунтова клещами, особенно когда он вспоминал встречу с внуком. Роза это изменение сразу заметила и пугливо спросила:

–  Или видел кого?

–  Да так… - не стал он ничего объяснять.

Роза, заметив его смущение и догадавшись о том, что он успел кого-то встретить из своей семьи и теперь скрывает это, сама призналась:

–  Вчера твоя дочь приходила… Позорила меня, даже сына не постеснялась!

–  Чего добивалась-то?

–  Папочку своего искала, хотела домой под конвоем отвести.

–  Ладно уж… Не кривляйся! Ничего смешного не вижу!

Хочу и буду кривляться! А тебя все равно не отдам. Так и знай!
– настырно сказала она и добавила с привычной заботливостью в голосе, в которой было больше игривости: - Отдохни с дороги.