–  Мам, сказано тебе! Отдыхай!
– прикрикнула Юля.

Я вышел и ходил у избы, глядя на звезды и читая Иисусову молитву. Нашел Полярную, безобманную звезду, сориентировался. Если мы на северо-восток от Москвы, значит, двигаться будем на юго-запад.

Юля выскочила в накинутом на плечи мужском полушубке. Бросилась на шею.

–  Прямо стихи, - сказал я.
– В литобледенение, помню, ходил один дядечка, он писал: "Я помню чудное мгновенье, ко мне ты бросилась на шею и вот висишь уж сорок лет".

–  А мне и минуты нельзя повисеть?

–  Юля, соедини меня с Викой.

–  Зачем с Викой? Я уже знаю, что ты больше Лорке понравился. Да я не ревную, родня будем. Я-то, конечно, сама вообразила. Ты мне улыбнулся, я уже и сестричкам разбакланила, что выполнила приказ тебя охмурить. "Мне стало очень весело", - сестричкам я сэмэсила. Я честно думала, что у нас с тобой всё будет чики-пики.

–  Налаживай жизнь с Геной. Отучи от вина.

–  Какая жизнь? Ты откуда рухнул? Мы же безчувственные, мы же новая порода женщин, нас вывели искусственно.

–  Юля, соедини меня с Викой.

–  У-у, какой. Вот чем загружаешь. А не спросил, можно ли.

–  Вы сообщаетесь, значит, можно.

Юля достала сотовый и мелконько, крашеным ноготком, в него поклевала. Подождала.

–  Это я, - сказала она, - не спишь? Да какая свадьба, постная комедия. Жених хрюкает в салате. Слушай, тут ты нужна. Передаю трубку.

–  Вика, - торопливо и напористо сказал я, - соедини меня с Гусени-чем. У него я был. После вас. Меня к нему завезли. Надо договорить. Соедини.
– В телефоне молчали, и я спросил Юлю: - Тебе Вика отвечала? Что ж она молчит?
– Вдруг в трубке раздался четкий мужской голос:

–  Слушаю вас. Чему обязан?

–  Если поздно, извините. Могу ли я говорить открытым текстом?

–  Да. Такой роскошью в своих телефонах я располагаю.

–  Мне надо этих ученых вернуть их семьям.

–  Задачка.
– Он помолчал, потом даже усмехнулся.
– Узнаю рус-

ских - сам погибай, товарища выручай.
– Ещё помолчал, ещё хмыкнул.
– А если и семей уже нет? Не лучше ли и им вслед за родными?

–  Не лучше. Они нужны России.

–  Почему они? Россия богата умами. Купим новых.

–  Эти не продажны. Ваше упование на деньги тупиково. Это тактика. Стратегически победит душа.

–  Не надо метафизики. Я подумаю. Всё скажет Вика. На прощание вопрос: нам придётся говорить: "Ты победил, Галилеянин?"

–  Конечно. Христос всегда Тот же. И был, и есть, и будет. Он - Камень, на Котором стоит мироздание. Он вечен и безсмертен. Его ли колебать? Милосерден Господь, но есть же и Божий гнев. Возьмёт да стряхнет… Вы спали, наверное, уже?

–  Это вы спите, а мы не спим.

–  Я могу и дальше продолжить: "Вы устаете, а мы не устаем, вы мало едите, мы вообще можем не есть, так? Но терпения, но смирения нет у вас."

–  Антоний? Помню. Что ж, простимся? Стоп!
– резко остановил он прощание.
– Значит, есть свобода воли, но есть и безсмертие души?

–  Да.

–  Но если я со своей свободой воли не хочу безсмертия души? Свобода выбора дана мне Богом, и Он же меня её лишает, это как? Нелогично.

–  Но надо же когда-то и отвечать за свои дела на земле. Да и нам ли решать за Бога. И чем плохо - предстать с чистой совестью пред Всевышним?

–  Давненько не слышал нравоучений, - сказал он.
– Я-то привык, что в основном передо мной отчитываются. Всего доброго.

В телефоне щелкнуло. Я думал, конец связи, нет, тут же зазвучал веселый голос Вики:

–  Поговорили?

–  Викочка, - растерянно сказал я, - ради чего звонил, то и не сказал ему. Мне же денег надо было попросить.

–  Это не проблема, - утешила она.
– Деньги его не чешут. Сколько?

–  Не знаю. Сейчас примерно посчитаю.

–  Не надо считать. Миллиона хватит?

–  Думаю, да.

–  Ну и ладушки.

–  Ладушки, ладушки жили у Бен-ладушки.

–  Ну вы опять нормально, - восхитилась Вика.
– Гусенич уржется.

–  Процитируешь ему?

–  А то как же! Надо его вздрючивать, а то он как-то последнее время чего-то не того. "Сядь, говорит, на мобильник на паспорт сниму". Отходняк мне, что ли, готовит? Да я не сдвинусь, пусть не надеется. Хоть я и кукла безчувственная, а без зимнего леса не проживу.
– Она помолчала, видимо, ждала, что я что-то скажу. Что я мог сказать? Вика попрощалась и попросила: