— Итак, кто начнет, я или вы? — спросил он у меня.

— Если хотите мне что-то сообщить, то, пожалуй, вы, — вежливо предложила я, решив, что до поры до времени я вообще не стану ничего сообщать ему.

— Знаю, Татьяна… Как вас по отчеству?

— Александровна, — подсказала я.

— Татьяна Александровна, хочу вам сразу сказать, что Алекса подтолкнули к самоубийству. — Я и бровью не повела, ничем не выдав своего сомнения в том, что это было самоубийство. — У него достаточно врагов, — продолжал между тем Игорь Владимирович, — в том числе и среди тех, кто считался его друзьями. От зависти, увы, не застрахованы даже воспитанные и интеллигентные люди.

— Вы полагаете, ему завидовали?

— О, нисколько не сомневаюсь в этом! Посудите сами, он — президент фонда русской поэзии, фонда, между нами говоря, очень престижного, благодаря которому существует премия, вручаемая молодым поэтам, в чем в первую очередь заслуга Алекса. И что еще немаловажно, фонда богатого… Потом карьера его самого как поэта. Сборники, которые расходятся наравне с бестселлерами, чего давно уже не случалось с поэтическими книгами. В личной жизни тоже достаточно повода для зависти. Жена — красавица и умница… Вы, кстати, с ней еще не знакомы?

— К сожалению, нет, — мягко ответила я.

— Сегодня познакомитесь, — пообещал Пантелеев. — Так что сами посудите, злопыхателей было предостаточно.

— Понятно. Значит, вы полагаете, что его мог подтолкнуть к самоубийству кто-то из завистников? Но каким образом?

— Думаю, что кто-то из завистников мог создать ситуацию, — мягко улыбаясь одними губами и холодно глядя проницательными светлыми глазами, пояснил Пантелеев, — в которой единственным решением могло быть самоубийство.

— Например?

— Например, история с последним сборником Алекса.

— Вы тоже полагаете, что здесь не обошлось без Григорьева?

— Что вы, Татьяна Александровна?! — развел руками Пантелеев. — Григорьев — всего лишь пешка. Хотя в какой-то степени без него действительно не обошлось. Но он куплен, и давно. Всем известно, что он куплен, но вот кем?

— Что-то никак не пойму вас, Игорь Владимирович, — перебила я господина как можно более вежливым тоном. — Вы тут сейчас мне пытаетесь что-то объяснить, но, простите, если покажусь непонятливой, смысл ваших речей от меня упорно ускользает. Скажите прямо, у вас есть версия случившегося?

— Хорошо, буду откровенен, — театрально вздохнул Пантелеев. — Если следовать логике расследования, то надо начинать с главного правила сыщиков: is fecit cui rodest, не так ли? — Я кивнула. — Так вот, кому могла быть выгодна смерть Высотина? Кто мог создать такую ситуацию, из которой Алекс не нашел лучшего выхода, кроме как самоубийство? — Пантелеев в ожидании смотрел на меня.

— Так кому? — послушно спросила я.

— Во-первых, тому, кто займет теперь его место президента, а это Сергей Белостоков. — Я еле удержалась от удивленного возгласа. Об этом Сергей мне тоже ничего не говорил! Впрочем, как и о многом другом. — Сейчас он становится полноправным хозяином фонда. Однако он не единственный, кому эта ситуация выгодна. Скажем, Артур Гафизов. Чем не кандидат в подозреваемые? — Пантелеев вальяжно откинулся в кресле и закинул ногу на ногу. — У того, правда, другая цель — Лада. Он давно уже испытывает слабость к ней, и для Алекса это не было секретом. Признаюсь, он даже подозревал измену, хотя лично я всегда отстаивал верность и честность Лады. Но тем не менее я не могу не признать, что сейчас у Гафизова есть все шансы заполучить запретный плод. Вы не станете, надеюсь, спорить, что женщинам, особенно в таких ситуациях, очень нужна мужская поддержка? Артур готов ее предоставить. Что же касается самой Лады… Я ее очень уважаю, но и она могла стать причиной. Да, да, причиной, — назидательно повторил он. — Я знаю, что за полгода до сегодняшнего дня Алекс узнал, что у него есть взрослый сын, которого он никогда не видел. Он сообщил об этом Ладе, а та, как женщина капризная и гордая, решила порвать с мужем. Пока Алекс мог ситуацию каким-то образом контролировать, она была рядом, но две недели назад она всерьез заговорила о разводе. Словом, вот такая у меня раскладка. Полагаю, излишне добавлять, что и Лада в данном случае может выступать заинтересованной стороной, ведь к ней переходит наследство мужа, а это, поверьте, не так уж мало.

— А что же вы делаете в этой ситуации? — не удержалась я.

— Выгляжу чистеньким? — ухмыльнулся Пантелеев. — Конечно, я не ангел, но мне от Алекса ничего не достается. Мы с ним дружили двенадцать лет, но десять лет назад наши интересы совершенно разошлись. Я бросил Литинститут, в котором мы с ним познакомились, и поступил в медицинский. С тех пор единственное, что нас связывало, — это дружба, — закончил он с милой улыбкой.

— А почему вы бросили Литературный?

— Муза ушла, — спокойно ответил Пантелеев. — Писал в молодости стишки, а потом все, как отрезало. Это случилось после аварии, в которую мы вместе с Алексом попали. На мотоцикле ехали после вечеринки, врезались в столб, у меня были множественные переломы и сотрясение мозга, у Алекса — перелом двух ребер. Правда, на нас это по-разному подействовало: ему только на пользу пошло, а мне… Но я не жалею, я тоже кое-чего добился, — кисловато улыбнулся Игорь Владимирович. — Как-никак доктор наук. Нет, не жалею о той ночи.

— А кто управлял мотоциклом?

— Он, — сказал Пантелеев. — Татьяна Александровна, не думайте, что я его за это виню. Скорее наоборот. Ну, был бы еще один никому не нужный поэт, а стал нужный многим людям врач. Сами посудите, разница огромная. Я себя чувствую востребованным. А сколько выпускников Лита остаются никому не известными? Таких, как Алекс, — единицы.

— Понятно. — Мы немного помолчали. — А что скажете насчет Белостокова и Гафизова?

— У Сережи иногда получаются сильные стихи, как мне кажется, но в большей степени неровные. Он мало себя этому отдает, все словно бережет для чего-то. А что касается Артура, так тот тоже, как и я, не доучился, бросил на третьем курсе, ушел в бизнес. Теперь он стал владельцем строительной фирмы. Но, между нами, стихи пописывает до сих пор. Сейчас, кстати, готовится сборник со вступительной статьей Алекса. Полагаю, в данный момент это Артуру только на пользу пойдет. Реклама у него — обзавидуешься. Вот еще один повод…

— Разве это повод? — не смогла не удивиться я.

— Не скажите, Татьяна Александровна, — мягко возразил он. — Порой такие, казалось бы, мелочи могут быть самым настоящим поводом.

— Игорь Владимирович! Вы ответили на все мои вопросы, несмотря на то, что я их практически не задавала. На все, кроме одного. — Пантелеев выразительно выгнул седые брови. — Скажите, давно ли Высотин взял псевдоним? И почему об этом не знают даже Белостоков с Гафизовым?

— Давно взял, — улыбнулся Пантелеев. — Еще в институте. Поменял фамилию в документах, взяв материнскую девичью.