Но Пардальян знал короля очень хорошо — да и вообще, как он сам любил говорить, старого воробья на мякине не проведешь. Он понял — Генрих повернулся к Жеану спиной не случайно, а намеренно. Тогда в глазах Пардальяна блеснули лукавые искорки, словно он задумал какую-то шутку. С наивнейшим лицом, с любезнейшей улыбкой он взял Жеана за руку, поставил перед королем и воскликнул, как ни в чем не бывало:

— Ваше Величество! Пользуясь вашим расположением, прошу вас свидетельствовать свою признательность этому юноше. Он, несомненно, заслужил ее — без него Вашего Величества уже не было бы в живых.

Генрих недружелюбно посмотрел на Жеана и ничего не сказал. Жеан выдержал его взгляд хладнокровно, можно сказать — равнодушно.

Беарнец находился в затруднении. Как бы там ни было, Жеан Храбрый ему нравился, в глубине души он им даже восхищался. Но вот эта кровавая история у Монмартрского эшафота… Судя по докладам, наглеца нельзя оставить безнаказанным. Поэтому король был недоволен и смущен.

Пардальян словно не заметил монаршего недовольства. По-прежнему невозмутимо, но на сей раз вполне серьезно он продолжал:

— Если бы не он, меня бы здесь не было, и, следовательно, я бы не мог вас избавить от верной гибели… Вы сказали, государь, что мне могло переломать все кости. Верно — но мой старый скелет не такая уж большая жертва ради жизни Вашего Величества. А юноша этот еще находится на заре своих дней; он любит, любим — У него есть все причины желать прожить как можно дольше… Однако он, не колеблясь, выручил вас. Потому говорю еще раз: если королю благоугодно свидетельствовать свою признательность — то ему в первую очередь!

От Генриха Ждали, так сказать, окончательного приговора, и он поневоле подчинился… Обращаясь к Пардальяну, он сурово произнес:

— Я велел этому юноше, чтобы он исчез, и тогда бы о нем забыли. Но вчера и сегодня мне о нем много говорили — даже слишком много. Его считали мертвым — и хорошо, что так, иначе бы его по меньшей мере вздернули. Вы говорите, я обязан ему жизнью… что ж, я помилую его, и мы будем в расчете.

Он повернулся к Жеану, стоявшему с каменным лицом:

— Даем вам сорок восемь часов, чтобы покинуть наш город. До той поры вас не будут преследовать, но далее я ни за что не ручаюсь. Больше, молодой человек, ни о чем меня не просите.

Жеан поклонился с унаследованным от отца благородным достоинством и строго ответил:

— Я уже имел честь говорить Вашему Величеству, что не могу сейчас уехать из Парижа.

— Вот как? Очень жаль!

— Вашему Величеству вовсе не стоит сожалеть об этом.

— Что такое?!

От тона, которым разговаривал король, любой царедворец скончался бы на месте. Жеан же держался с уверенностью, которую, казалось, ничто не могло поколебать.

Пораженные безмолвные свидетели этого разговора — герцоги Бельгард и Лианкур — в ужасе смотрели на несчастного юношу. Как он не может понять: король гневается, гроза вот-вот разразится — и тогда он погиб!

Пардальян неподвижно стоял, смотрел на сына и глаза его радостно сверкали.

Король же, проговорив «Что такое?», отвернулся с видом полного равнодушия. Даже полному профану в этикете стало бы ясно: разговор окончен.

Однако у Жеана Храброго было свое на уме. Он с усмешкой поглядел на Пардальяна, что значило: я все понял, но не все еще сказал.

До Пардальяна дошел смысл его взгляда.

«Что он собрался делать? Черт! Надо быть начеку!» — не без тревоги подумал он.

Не сдвинувшись с места, Жеан многозначительно произнес:

— Ваше Величество и вправду думает, что лошади понесли случайно?

Генрих разом обернулся, словно услышал в траве шуршание ядовитой змеи. Все его величие вмиг пропало, и на смену ему явилась тревога, совершенно нескрываемая тревога. Дрожащим голосом король произнес:

— Что вы хотите сказать?

— Спросите этого человека, — все так же многозначительно кивнул Жеан на кучера. — Он теперь, кажется, понял, в чем дело.

Кучер давно уже слез с козел и осматривал лошадей, пытаясь разобраться, отчего же они взбесились. В тот самый миг он как раз принюхивался к острому характерному запаху, исходившему из конской пасти… Бледный, обескураженный, он повернулся к королю.

Генрих скорым шагом подошел к нему. Бельгард и Лианкур, забыв об этикете, последовали за королем. Пардальян с Жеаном остались стоять на месте. За спиной у короля Жеан вновь тайком улыбнулся отцу: он-де кое-что задумал…

— Ну что? — беспокойно спросил Генрих IV.

— Боже, Ваше Величество! — ответил кучер. — Некий преступник напоил лошадей водкой! Это не случайное происшествие — это подлое, умышленное покушение!

Генрих побледнел. Мы с вами знаем: страх покушений был кошмаром, отравлявшим ему жизнь. Безумными глазами он поглядел на своих спутников — Бельгард и Лианкур были еще бледнее.