Тогда с немецкой стороны было определено, что цель всей операции — быстрый захват севера Советского Союза и установление господства на Балтийском море, Для этого немецкие войска должны были начать наступление из Восточной Пруссии через Прибалтику на Ленинград, а финской армии следовало нанести скоординированный с ними сильный удар вдоль восточного или западного побережья Ладожского озера и, в зависимости от обстановки, продвигаться вперед для соединения с германской группой армий «Север». Предусматривалось, что наступление финских войск на ленинградском направлении начнется не сразу, а примерно через 14 дней после начала Германией войны. [945] При этом Хейнрикс записал: «Йодль считает, что финский народ, который недавно мужественно выстоял в тяжелой войне, может быть этим сильно ослаблен». С учетом сказанного имелось в виду, что на юго-восточном направлении — на Карельском перешейке и в Приладожье — финнам необходимо вначале лишь сковать силы русских, которые будут действовать против немецких войск. Дословно: финские войска «не должны вести наступление по обе стороны Ладожского озера пока рюсся в соку». [946] Предполагалось также, что и сроки проведения всеобщей мобилизации в Финляндии не следует проводить, опережая ход развития международных событий.

Возвратившись в Финляндию, Хейнрикс подробно проинформировал об итогах переговоров Рюти, Маннергейма и Вальдена, после чего правительство было поставлено в известность о необходимости осуществления подготовительных мероприятий для ведения войны и установления соответствующих сроков для этого. В данном случае показательным вновь было то, что политическое руководство страны фактически опять формально не участвовало в процессе принятия решений, которые за него делали военные. Весь этот процесс тогда выглядел вполне естественно. Более того, даже не возникало вопроса, о каком характере войны идет речь, хотя было совершенно ясно, что предусматривалось участие Финляндии в агрессии.

В современной финской историографии бытует утверждение, что в это время «политическое руководство Финляндии в переговорах с Германией оставалось с шорами на глазах» [947] или что в это время страна вообще все еще «находилась перед принципиальным выбором». [948] Эти рассуждения, однако, выглядят крайне неубедительными, поскольку уже пройденный Финляндией путь после окончания «зимней войны» не мог на последней стадии перед нападением на СССР вдруг прерваться по воле произошедших «изменений в настроениях» в финляндском правительстве. Генеральный штаб Финляндии действовал отнюдь не вопреки требованиям президента, а военное и политическое руководство страны на всех стадиях гало к германо-финскому сотрудничеству вполне осознанно.

Таким образом, никаких «шор» или особого выбора у Финляндии тогда не оставалось. Характер и дух последних встреч на высшем уровне между германским и финским военным руководством в канун войны свидетельствовал о том, что речь велась уже исключительно об окончательном согласовании последних приготовлений перед началом войны. Германию, по крайней мере, в этот период особо не волновало уже как поведет себя Финляндия. [949] Подтверждением тому было отданное 28 мая Гитлером указание, согласно которому финляндскому руководству можно было передавать сведения о планирующихся немецких операциях против СССР, но, естественно, «лишь о тех, которые им необходимо знать для взаимодействия» с немецкими вооруженными силами». [950]

Да и в Хельсинки процесс германо-финского сотрудничества не вызывал больших споров. 30 мая у Р. Рюти состоялось совещание узкого правительственного круга, на котором было принято решение через посланника в Берлине Т. Кивимяки сообщить о том, какие территориальные интересы преследует Финляндия в войне против СССР и в чем она, с точки зрения экономики, ожидает поддержки от Берлина. Как отмечает в своих мемуарах Кивимяки, по его мнению, прежде всего, «вопрос заключался в сближении с интересами Германии». Финский посланник, получив такое задание, сразу же отправился в немецкий МИД. «С внесенными соображениями надо было спешить… — писал он. — Я сразу же, захватив с собой документы и карты, направился к Вайцзеккеру». [951]

При этом, естественно, процесс развития военно-политического сотрудничества между Германией и Финляндией перед началом войны на этом не закончился. Вскоре, 3–6 июня, состоялся новый раунд военных переговоров, проходивших уже в Финляндии. Во главе немецкой делегации был полковник Э. Бушенхаген, а также начальник восточного отдела разведки генштаба сухопутных войск полковник Э. Кинцель. С финской стороны в переговорах участвовали представители высшего оперативного командования, во главе с начальником генерального штаба Хейнриксом.

В ходе этой встречи был решен вопрос об установлении по реке Оулунйоки разграничительной линии между немецкими и финскими войсками. III-й корпус финской армии, находившийся в Лапландии к северу от этого рубежа, переходил в подчинение командующего армии «Норвегия» генерал-полковника Н. Фалькенхорста. Тогда же была достигнута договоренность о передаче Финляндией целого ряда своих аэродромов немецким военно-воздушным силам. [952] На переговорах обсуждались и конкретные «текущие» дела. В частности, устанавливалось, когда на финскую территорию будут дополнительно переброшены значительные контингенты немецких войск, а также время размещения в финляндских шхерах германских боевых кораблей. [953]

Результат этих переговоров был передан в телеграмме, которую отправили 3 июня 1940 г. из Хельсинки немецкому военному командованию: «Финляндия к каждому пункту сотрудничества готова». [954] Так важнейшие межгосударственные вопросы, касавшиеся территориального суверенитета и подчинения части финской армии непосредственно иностранному государству, решились снова без ведома парламента — на уровне офицеров, которым поручалось достигнуть соответствующих договоренностей.