Словом, горе-интеллигент, из-за Грошевой прибыли решившийся на трепанацию старческого черепа, меня никогда не интересовал, как не интересовала и сидящая в нем «тварь дрожащая», с детским любопытством тянущаяся к смертоубийству, норовящая увидеть за означенным действом нечто значимое и величественное.

Помнится, один из моих пациентов выразился по поводу означенного романа кратко и грубо. Онанизм дешевого интеллектуала! – так он, кажется, выразился. В первые минуты я даже обиделся за Федора Михайловича, начал убеждать пациента, что всей глубины произведения он, видимо, не понял и не осознал. Однако, спустя время, втайне от всех и даже, наверное, от себя самого, решил, что грубоватое суждение пациента было не лишено определенного смысла. Тем не менее, будучи хрестоматийным детективом, именно этот роман собрал наибольший урожай мировых пенок, взволновав умы даже таких китов, как Кортасар и Маркес…

– Сейчас, слышь-ка, – снова зашептал мне на ухо мужичок, – вон тот жирный пырнет того худого шпажонкой, и мы все поплывем на соседнюю улицу…

Ни удивиться, ни переспросить я так и не успел. Все случилось именно так, как предсказал неказистый пророк – даже намного быстрее. Двери сразу нескольких балконов с треском распахнулись, и в зал водопадом хлынула вода. Никто не командовал людьми, но и артисты, и зрители – все дружно устремились к окнам. Речь шла о спасении жизни, и люди старались не мешкать.

Выскакивая на улицу, мы чавкали ногами по лужам, взволнованно переговаривались и сопели. Отчего-то направление не пришлось даже выбирать, зрители без того знали куда идти и бежать. Между тем, в соседнем здании уже гостеприимно отворяли двери. Я хотел было задержаться, но ничего не вышло. Мне и охнуть не дали, одним махом втолкнули в ярко освещенное фойе, а, спустя минуту, спектакль вновь возобновился. С мокрой одежды вода стекала на пол, люди не отошли еще от пережитого, однако спектакль шел своим чередом, бодро подбегая к финалу. Отжав парик, главный злодей выхватил кинжал и сделал выпад. Героиня, закатив глаза, рухнула в обморок, а глубоко положительный граф, увильнув от злодейской стали, проворно спрятал пачку ассигнаций в карман. Это подметил дошлый карманник и, улучив минуту, подставил графу ножку. Всего секунда понадобилась ему, чтобы переправить деньги себе за пазуху. Схватка за деньги продолжалась, прерываясь лишь появлением новых лиц. Из-за кулис выбежал какой-то загорелый купец, за ним выскочила пара дюжих пиратов. Рассмотрев, наконец, что в качестве ассигнаций выступают доллары, на сцену вылез и предприимчивый зритель. Ему в итоге и достались купюры, поскольку зритель играл не по правилам, бодаясь головой и довольно сердито размахивая кулаками. Совладать с ним попытался поднявшийся с пола граф, но и у него ничего не вышло. Получив от зрителя удар в пах, благородный граф картинно вскрикнул и гусиным шагом отошел к стеночке. Там он зацепил пальцами кулису и с грохотом рухнул в оркестровую яму. Мужичок в железнодорожной шинелишке, который все также сидел рядом со мной, сочувственно шмыгнул огромным носом.

– Здорово играют, – вздохнул он. – Бьют прямо натурально…

Я промычал что-то неразборчивое. Поискал глазами свою новую знакомую и с ужасом сообразил, что совершенно не помню ее лица. Она наверняка была где-то здесь, но узнать девушку я не мог.

– Как думаешь, найдут баксики? – придвинулся ко мне сосед. – Там ведь пухлая пачка была. Тыщ, верно, на десять!

Я пожал плечами и этим движением одновременно отстранил от себя мокрого мужичка. Он, впрочем, не унимался.

– Жаль, не догадался сам выскочить. – Пыхтел он. – У меня бы, хрен, потом отняли!…

Внезапная смена декораций, да и само наше пространственное перемещение, по мнению загадочного автора, должны были, вероятно, взбодрить уснувших и ошарашить заскучавших. Ход был сильный, и, надо признать, сработал прекрасно. С пробудившимся аппетитом зрители захрустели вафлями, захрумкали шоколадом. Падению графа даже бурно похлопали. Когда же спектакль завершился и артисты вышли на поклон, аплодисменты грянули еще более дружные. Кое-кто из жующих зрителей даже поднялся. Все радовались, что спектакль завершился достаточно мирно – без пожара, смертоубийств и землетрясений. Пожалуй, пора было выбираться из театра и нам.

В гудящем вестибюле своего носатого мужичка я неожиданно потерял. Это случилось так внезапно, что мне даже показалось, что он снова уменьшился. Скакнул вниз и пропал. Рыская по переполненному вестибюлю, я наткнулся на плачущего юношу. Он явно пребывал в трансе, и по долгу психолога я тут же взял его за руку. Наверное, он только этого и ждал, потому что тут же вылил на меня свою немудрящую историю, которая легко умещалась в одной фразе: он, бедолага, ее любил, она, гадина, его нет. Юноша также поведал мне, что уже дважды пытался утопиться, но тело никак не желало тонуть. Оно было легче воды, и всякий раз всплывало на поверхность.

Точно пса я погладил юношу по голове и принялся объяснять, что ничего страшного не произошло и что после тридцати все женщины обычно умнеют. Если набраться терпения и продолжать их любить, они даже могут стать прекрасными друзьями. Если же любовь пройдет, женщины превратятся в любовниц.

– Правда? – мой новоиспеченный пациент повеселел. – Но ведь если ждать до тридцати… Боже! Это так долго…

– Зато есть шанс испытать себя на прочность. По-настоящему испытать, вы понимаете меня?… Нет, юноша, ничего более серьезного, нежели испытание временем. – Продолжая лить патоку на израненную душу моего внезапного визави, я одновременно продвигался к выходу. – Если ваша цель – золото, оно не потускнеет, если же нет, то и горевать нечего.

Несколько запоздало я обратил внимание на девушку с длинными волосами, которая шла за нами, внимательно прислушиваясь к моим речам. Мне даже пришло на ум, что это и есть подруга парнишки. Я заговорил несколько громче, пытаясь через интонации и слова тронуть ее жестокое сердце. Как ни крути, а несчастный Ромео действительно был настроен покончить с собой.

В конце концов, мне все-таки удалось посадить его на трамвай, и он уехал. Я же, оглянувшись, неожиданно разглядел девушку с длинными волосами.