— Ох…

— Вот именно, ох.

— Ты никогда не требовал…

— Как я мог? Стоило мне завести разговор на подобную тему, и ты бы восприняла его как мое желание повлиять на твое решение. Использовать тебя. Да и ты не искала обсуждений и советов. Я никогда не думал, что ты решишь не решать, как ты сказала. Или что ты намерена пустить по ветру будущее двенадцати мужчин.

— Я так не думала, пока не оказалась в Марли. Тогда я четко поняла, что мне нужно делать. Я считаю неправильным распоряжаться местами в парламенте. У людей и так мало голосов, чтобы я украла у них еще двенадцать. Пожалуйста, постарайся понять.

Он повернулся и увидел ее лицо тревожно нахмуренным. Герцогская невозмутимость на нем исчезла. Она выглядела серьезной и озабоченной. И удивительно красивой. Его герцогиня. Его София.

— Я понимаю… дорогая. И черт меня побери, не хочу видеть ничего другого, кроме тебя.

Подняв ее лицо за подбородок, он поцеловал ее. Он намеревался сделать поцелуй легким и кратким, маленьким прощальным жестом. Но жар ее губ пленил его, бальзамом растекаясь по телу. Он медлил, и печаль, которая долгие дни владела им, оставила его.

Эйдриан отступил на шаг.

— Ты должна меня извинить. Завтра мне предстоит выступить с речью, и мне нужно продумать, что говорить.

— Выступи против реформы, Эйдриан. Даже если сейчас ты думаешь по-другому, уже ничего не изменить. Законопроект пройдет независимо от того, как ты поступишь.

— Все не так просто. Последняя команда моего патрона состоит в том, чтобы голосовать по совести. Самое время сделать такой шаг.

Он поцеловал ей руку и пошел к двери.

— Мне сейчас нужно знать только одно, — произнес Эйдриан, взявшись за ручку двери. — Обещай, что ты выбрала не Стидолфа.

— Скорее я покончу с собой, — отвечала София. Эйдриан вздохнул и стал спускаться по лестнице.

— Пожалуйста, потом приходи ко мне. После выступления. Мне хотелось бы рассказать тебе о Марли, о том, что там произошло, — прокричала она ему вдогонку.

Он не мог обещать, что придет. Поцелуй наводил его на мысль, что он не осмелится.

Эйдриан не вернулся в свои апартаменты. Он гулял по городу и рассматривал людей, занятых своей работой, ни о чем особенно не задумываясь.

Ноги сами вели его через богатые и бедные районы, мимо магазинов и рыночных площадей. Он пытался убежать от своих мыслей о Софии, но ему это плохо удавалось. Он старался обдумать свое отношение к законопроекту, но мысли путались.

Каким-то образом, несмотря на отсутствие разумных доводов, он решил, что делать. Спустя два часа он повернулся и пошел назад. Он не вернулся к Софии, а отправился на другую площадь и разыскал дом человека, который уже сделал выбор.

Узнав Эйдриана, лакей взял его карточку.

— Они уже садятся обедать, сэр. Наверное, завтра днем… Дверь распахнулась, и в холле появился высокий мужчина. Увидев гостя, он поспешил к нему навстречу.

— Берчард, рад тебя видеть.

— Леклер. Мои извинения. Я знаю, что сейчас весьма неподходящее время для визитов, но…

Виконт молча отмахнулся от его извинений и повернулся к лакею:

— Мистер Берчард присоединится к нам.

— Я не хочу мешать.

— Чепуха. У нас без церемоний. Как мне часто говорят, это дурное влияние Бьянки. — Он повел Эйдриана в столовую. — Кроме того, коли уж ты наконец пришел, я тебя не отпущу.

— Я пришел только за советом, но почту за честь пообедать с вами. Что касается женщин и их влияния, я недавно узнал, что они могут осуществить его так тонко, что мужчина ни о чем не догадывается.

— Если ты сделал шаг, который, как я предполагаю, обдумывал, тебя ничто не защитит. Веллингтон поймет, что ты проведешь время в парламенте на задних скамейках.

— Я знаю.

— Поговорим после обеда. Предупреждаю, что Бьянка настояла, чтобы дети обедали с нами, когда нет гостей, а тебя не ждали. Ты отлично управляешься с животными, — он рассмеялся, — возможно, ты сможешь заставить детей вести себя прилично.

На следующий день Эйдриан выступил с главной речью в своей жизни, поддержав умеренные реформы. Поскольку все знали, что он протеже Веллингтона, его речь вызвала переполох. Газетные репортеры не пропустили ни слова.

Пока Эйдриан говорил, он все время смотрел на людей, находящихся на галерее. Он остановился на бежевом капоре, украшенном бледно-голубыми перьями. Зеленые глаза владелицы шляпки не отрывались от оратора, она внимательно слушала речь.

Закончив свою речь, он, третий сын графа Динкастера, покинул свое место, чтобы присоединиться к членам парламента, не разделяющим взглядов партии. Он понимал, что его речь означает конец его политической карьеры.

Он не мог предположить, что девять членов парламента, выдвинутых герцогиней, последуют за ним.