Он улыбнулся:

— Раздвинь для меня свои ноги, моя сладкая.

Когда он опустился на колени между ее ног, глядя на медовые складки ее женского лона, Идит вспыхнула и отвернула лицо в сторону:

— Ты делаешь мне больно.

— Я?

Она кивнула, затем резко всхлипнула, когда его пальцы нашли набухшую почку в ее сердцевине.

— А боль эта сильная?

Молча кивнув, она попыталась сдвинуть ноги.

— Хватит, это уже слишком! — воскликнула она, когда он отказался убрать свои трепещущие пальцы с ее расцветающего бугорка.

— Нет, этого еще недостаточно, — отрывисто сказал он, не уверенный, сколько еще «боли» он сможет выдержать сам. — Господи, ты как теплый мед стекаешь с моих пальцев.

Он вставил длинный палец в узкое отверстие ее лона и почувствовал дрожь ее нараставшего возбуждения. Желание загудело в его ушах, когда ее бедра поднялись кверху, в поисках завершения, к которому она стремилась, сама не понимая этого.

Он взял свой затвердевший жезл и, подхватив другой рукой ее под ягодицы, приподнял, чтобы войти внутрь.

Не успела его головка войти в ворота, как Идит задрожала от собственной неодолимой жажды. Мелкие спазмы с жадностью обхватывали его и едва не лишили заряда еще до начала.

— Не торопись, пройдем этот путь вместе, дорогая, — уговаривал он.

Она смотрела на него остекленевшими от страсти глазами, не вполне его понимая, пока он не накрыл с жадностью губами ее рот и не вошел длинным движением в узкое лоно.

— Ох… ох… о-о-х. — Ее горячие, шелковые складки приветствовали его ритмическими конвульсиями, которые становились сильней и сильней, пока она не достигла своего первого экстаза, мотая головой из стороны в сторону и издавая стоны.

Когда штормовые разряды страсти утихли и сменились тихой рябью, она открыла глаза и, казалось, впервые заметила его. Робко улыбнувшись ему, она вопросительно приподняла брови:

— Почему у тебя такой вид, словно ты напрягаешься изо всех сил?

— Потому что так оно и есть, — пробормотал он, по-прежнему жесткий, как пика, и вошел в нее до конца, но не надолго.

Он увидел, как Идит поразило осознание его затруднений.

— Это как раз то, что ты говорил про экстаз, верно?

Он кивнул:

— Не шевелись… пока что.

Упрямая ведьма замурлыкала и выгнула тело, как кошка.

Застонав, он почти полностью вышел из нее, и ее рот изумленно открылся. Когда он вошел снова, она выдохнула с громким шумом. С каждым восхитительно-мучительным прорывом его плоти в ее сердцевину он постепенно снова пробуждал задремавшую чувственность в своей сирене жене.

— Скажи мне, — шепнул он, тяжело дыша.

— Я хочу…

— Скажи мне.

— Хочу… ох, Эйрик, ты заставляешь меня чувствовать…

Его движения становились жестче и короче, и способность чопорной жены отзываться на ласки поражала его. Мотая головой из стороны в сторону, она несвязно шептала о том, чего хочет. Волна самого острого наслаждения, какое он когда-либо испытывал, нахлынула на него, и он тузил свою жену жестким орудием, которое никак не могло насытиться.

— Пожалуйста, — умоляла она.

— Скоро, — обещал он.

— Ты кончишь вместе со мной?

— Обязательно. Ах, Идит, ты сжигаешь меня своим жаром.

— Ты зажег во мне пламя, любовь моя.

«Любовь моя?» И тут Эйрик взорвался с ревом первобытного мужского удовлетворения, шея его изогнулась назад, орган выплеснул семя жизни в пульсирующее лоно Идит.

Поначалу Идит не могла пошевелиться, так ее поразили новые и чудесные волны удовольствия, которые продолжали рябить у нее внутри.

— Идит… ох, Идит… ты просто чудо, — прохрипел Эйрик, уткнувшись ей в шею. — Ты забрала все, что я мог тебе дать, и заставляешь меня желать отдать еще больше. Отдать все.

— Я была… я была хорошей? — нерешительно спросила она, вспоминая жесткий отзыв о ней Стивена.

Эйрик слегка поднял голову.

— Как можешь ты спрашивать? Ты все, о чем может мечтать мужчина, и даже больше.

— Правда? — спросила она, невероятно довольная.

— Правда. — Он наклонил голову и прижался губами к ее шее. Вскоре она почувствовала теплое дыхание его сна на своей коже. И не обиделась. Ведь и сама она ощущала себя в странной летаргии после всех взлетов, поэтому позволила и себе на минуту задремать.