Он был невероятно красив. И был ее мужем. И ее тело запульсировало жарким огнем, который он зажег своими прикосновениями. И она хотела его. И она не хотела его. И, о Боже…

Он обольстительно улыбнулся и согнул палец, подзывая ее поближе.

Нестерпимое притяжение, возникшее между ними, казалось, гулом отдалось в тиши молчаливой лужайки.

Как могла она сдаться?

Как могла она не сдаться?

Идит сделала нерешительный шаг к нему.

— Ты околдовал меня, — прошептала она.

— Да, но это сладкое колдовство. — Он одарил ее нежной улыбкой, от которой у нее замерло сердце, и она шагнула еще ближе.

Ей понравилось, что он не принуждал ее силой, что давал ей выбор. Правда, на самом деле выбора у нее не было. Новая волна возбуждения наполнила ее всю.

— Ты заставил меня… позабыть все запреты, потерять власть над собой.

Губы Эйрика дернулись в улыбке.

— Ах, Идит, не сваливай этот грех на мои плечи. Еще задолго до того, как мы встретились, ты сняла с себя запреты. Только направляла свою страсть по другим каналам.

— О!

— И тут нечего стыдиться, миледи. Отсутствие у женщин запретов всегда доставляет мужчине удовольствие.

— Правда?

— Правда.

Эйрик посмотрел на жену и понял, что время разговоров осталось позади. Его терпение и самообладание иссякли.

— Иди сюда, Идит, пора. — Он протянул руку, чтобы помочь сделать ей последний шаг через разделявшую их хоть и узкую, но все же пропасть, и она позволила ему наконец-то привлечь ее в свои объятия. Он глубоко и удовлетворенно вздохнул.

— У меня такое чувство, будто мириады бабочек ожили в моем животе и грозятся прорвать кожу, — с дрожью в голосе призналась она, и ее теплое дыхание ласкало ему кожу.

Эйрик засмеялся ей в волосы, в дикую гриву серебристых волос, и удивился, как мог быть таким слепцом, чтобы не увидеть ее красоты.

— Бабочки — это хорошо, — заявил он, переводя взгляд на ее лицо. — Давай посмотрим, что можно сделать, чтобы их освободить.

Он медленно снял с нее платье и, велев стоять тихо, какое-то время любовался ею. Ее волосы небрежно вились по плечам и вниз, по гладкой коже прямой спины, соперничая с тугими завитками внизу живота. Идит была высокой и длинноногой, с узкой талией и достаточно большой грудью, чтобы наполнить мужскую ладонь. Она нервно сжала тонко очерченные губы, привлекая внимание к восхитительной родинке.

— Ты такая красивая, — удивленно сказал Эйрик, — и моя.

— У меня остались полосы на животе после родов, — робко сказала Идит, стараясь честно рассказать ему про свои недостатки под его пристальным взглядом.

— Да, но твои груди просто великолепны.

— Соски слишком широкие.

Эйрик едва не прищелкнул языком.

— Нет, я не думаю, что слишком широкие, — сказал он ей после короткого молчания, успокоив свои чувства до такой степени, что миновала опасность пролить семя на землю.

— Правда?

— Правда. Они в самый раз, чтобы наполнить рот младенца. Или мужчины.

При этих словах глаза ее обрадованно вспыхнули, но она тут же прикусила нижнюю губу, не решаясь сообщить еще про один свой недостаток.

— Но мои груди не трясутся.

— Не трясутся? — Он разразился смехом. — Что ты хочешь этим сказать?

— Берта говорит, что мужчины любят женщин, у которых трясутся груди.

— И ты ей поверила? Ах, Идит, мне кажется, что я никогда с тобой не соскучусь.

— Может, и я не буду жалеть, что у меня такой супруг, как ты, — добавила она с внезапным ехидством.

Он протянул руку и дотронулся до восхитительной мушки над полными губами, затем обвел ее рот подушечкой большого пальца. Шутки закончились, когда он приблизил к ней свои губы.

Сначала поцелуй был нежным, осторожным, но когда она ответила ему с открытым и жадным любопытством, его губы стали жесткими и требовательными. Идит отвечала на его поцелуи с беззаботным отчаянием, даже когда он погрузил язык в ее влажные глубины. Наслаждение, чистое и бурное, разлилось по его телу, и Эйрик упал на расстеленный плащ, подминая под себя Идит.

Она лежала на спине, выжидающе глядя на него, и Эйрик почувствовал, как затрепетала давно омертвевшая часть его сердца.

— Ох, Идит, ты можешь себе представить, как сильно я тебя хочу?

Ее рот изогнулся в бессознательной улыбке вечной женственности.

— Тебе ведь нравится держать меня под своим каблуком? — нахмурясь, поинтересовался он, проводя по гладкой коже ее живота ладонью. Затем рука двинулась ниже, к спрятанным глубинам.

Она ахнула.

— Похоже на то, что у тебя каблук более тяжелый.