Микаэла уткнула кулачки в бедра:

– Что ты об этом знаешь? Ты там был?! Кто рассказал тебе и что именно?

Харрисон сделал глубокий вдох, а его холодные серые глаза потемнели и сузились.

– Прежде чем ты начнешь причинять страдания своей семье – потому что чувствуешь себя преданной, – хочу сказать тебе, что я следил за твоей карьерой. Я поставил перед собой задачу понять, что заставляет тебя быть настолько упертой и эгоистичной, что ты даже не видишь, какую сильную боль и переживания приносишь близким. Ты намеренно выбрала именно такого мужчину, который завершал созданную тобой картинку, а теперь, когда эта картинка распалась на кусочки, ты ищешь кого-нибудь, на ком можно было бы выместить свое плохое настроение. Ну давай, Микаэла, поговорим начистоту. Мать, Джейкоб и Рурк не видят этой маленькой, но отвратительной черты твоего характера – своенравия, – но я вижу. И я не позволю тебе причинить им боль.

Слишком потрясенная, чтобы пошевелиться, Микаэла уставилась на Харрисона. Сейчас на его лице проступили жестокие черты его отца, угрожающие и опасные. Но раньше Микаэла никогда не боялась Кейна и сейчас лишь испытывала удивление от того, как далеко он зашел.

– Ты… следил за моей карьерой?

Харрисон кивнул:

– Мне было интересно наблюдать за твоим карабканьем по карьерной лестнице. А твой выбор мужчин идеально дополняет общую картину.

– Оставь мою личную жизнь в покое. Это становится невозможным.

– Всевозможно, Микаэла. Я очень хорош в том, что касается деталей, – вкрадчиво проговорил Харрисон. – Пора повзрослеть, – повторил он и смахнул завиток с ее пылающей щеки. – Крушение твоих надежд слишком бросается в глаза, Принцесса. Для этих холодных длинных ночей тебе понадобится большая жесткая подушка и теплая грелка.

Харрисон наблюдал затем, как Микаэла пыталась овладеть собой.

Взглядом своих голубых глаз она была готова испепелить его; она вскинула голову, и ее изумительные скулы мягко замерцали в неярком свете. В этом было все: непокорность, женственность, кипящие эмоции, которые вырывались наружу, стоило лишь слегка уколоть в нужном месте. Его пульс участился от желания погладить эту гладкую теплую кожу, схватить эти гладкие блестящие волосы и, зажав их в кулаке, крепко прижать ее к себе, прижаться своими губами к ее губам, чтобы вдоволь насладиться ею. Харрисон сделал медленный ровный вдох. Его отношения с женщинами основывались на физиологической потребности, на необходимости напомнить себе, что он мужчина с бьющимся сердцем. Он выбирал своих немногих партнерш тщательно, чтобы не оставалось сомнений относительно того, на что он рассчитывает и что он может дать. Периодически возникающие отношения давно прекратились, поскольку Харрисон понял, что хотя физическая близость и доставляет удовольствие, она лишь обслуживает потребность момента. Микаэлу же он рассматривал как хорошее инвестиционное предприятие, и так продолжалось многие годы. Была определенная радость в словесных перепалках с ней, в том, чтобы видеть, как эти небесно-голубые глаза сверкают гневом. Микаэла всегда пробуждала в нем жизнь, даже тогда, когда ему казалось, что никаких чувств уже не осталось.

Для Харрисона очень важно было ощущать себя живым. Холодная и безжалостная дрессировка, которой подвергал его отец, едва не уничтожила в нем все человеческие чувства.

«Край пропасти», – подумал Харрисон, вспомнив, как Микаэла была рядом с ним в ту ночь, когда он собирался покончить с собой. Тогда ему было пятнадцать. А в восемнадцать он обнаружил залитое кровью тело отца. Он испытывал стыд и трясся в истерике, а Микаэла была такой же сильной. В ту ночь она действовала решительно, осталась с Харрисоном и держала его за руку, а ему мучительно хотелось сбежать, скрыться в никуда, затерявшись в вечности. Микаэла была его якорем; ее не волновали сплетни, в тот момент она думала только о том, как вернуть этого парня к свету. Она спорила с ним, льстила ему. Дошло даже до того, что, испробовав все средства, она бросила в него вилы.

– Ты хочешь умереть? – кричала она. – И такое ты сделаешь моей семье? Они любят тебя, идиот! Ты разорвешь сердце моей матери. Ты думаешь, ты виноват в том, что у твоего отца был больной рассудок? Нет, ты не виноват. Но ты отвечаешь за то, что творишь ты, ты и никто другой. Ты хочешь убить себя – давай действуй, я тебе помогу…

Харрисон помнил резкий удар – зубья вил воткнулись в стену амбара рядом с ним.

– Вы промазали, мисс Лэнгтри, – произнес он наконец, и Микаэла усмехнулась.

– Харри, – сказала она, схватив его за руку и дразня именем, которое он терпеть не мог. – Ты мне нравился больше, когда мы были одного роста. Лицом к лицу. А потом ты вырос, и стало немного труднее запугать парня, который настолько выше меня ростом.

Он помнил силу этих изящных рук, уверенность ее голоса.

– Жизнь – дикая штука, как и твой конь. Ставлю доллар, ты не обскачешь меня этой ночью.

Они неслись через поля Лэнгтри. Микаэла наклонилась вперед, подставляя ветру лицо. С красиво развевающимися волосами, она была восхитительна, неукротима и недостижима. Она обернулась к нему:

– Скачи, Харрисон, и не думай ни о чем. Скачи, пока хватит сил, но помни: я все равно обойду тебя.

Той ночью, так же как и когда ему было пятнадцать, она выжгла из него желание убежать.

Борец по натуре, сейчас Микаэла была подавлена, ощущая свое поражение, и в ее сказочных глазах полыхали ненависть и обида. «Давай, Принцесса, дерись. Соберись и дерись».

– Я разорву тебя на кусочки, – тихо, почти шепотом, делая ударение на каждом слове, произнесла Микаэла. Ненависть дрожала в ее хриплом голосе. – Ты зашел слишком далеко. Ты не брат мне, и ты не член моей семьи.

– Фейт и Джейкоб так добры, что стали относиться ко мне как к сыну, – заметил Харрисон, просто чтобы «завести» ее и получить удовольствие от этого быстрого резкого движения головой, от бликующего на ее волосах огня. Он хотел схватить их в кулак, спрятать свое лицо в этой шелковистой массе, но не мог этого сделать.

Когда он увидел ее, взмокшую от пота, в плотно облегающем желто-черном спортивном костюме. Длинные ноги, округлые линии груди. Ее тело было совершенное. Харрисону захотелось схватить ее, обнять, сжать. Он проклинал Микаэлу за то, что она отдавала себя другому мужчине, ждала его, потворствовала его прихотям и, что хуже всего, оплакивала его, когда он ушел из ее жизни.