Боевик громко выругался. Что-то объяснил товарищам по-своему и положил автомат на пол. То же сделал и второй.

Партком, не отпуская главаря из объятий, потянулся ногой под стол и нажал кнопку тревоги. Боковая дверь кабинета, замаскированная под полку с папками технической документации, распахнулась. В кабинет вбежали три автоматчика с касках и бронежилетах.

— На пол! Лицом вниз!

Партком ослабил объятия и с короткого замаха ударил рукояткой пистолета в затылок черноусого. Одновременно подтолкнул его коленом в спину. Тот грохнулся на пол лицом вниз.

— Это чтобы ты запомнил, что к Парткому с оружием не приходят!

Из приемной в кабинет вошел Шубодеров, или, как звали его за глаза работники техцентра, Шкаф, громадный мужчина из семьи потомственных молотобойцев. Посмотрел на боевиков, на их главаря, потрогал ногой каждого — живы ли. Голосом властным, полным силы сказал:

— Кит-кэт, мальчики, отдохните!

Свои странные остроты и выражения Шубодеров черпал из навязчивой телевизионной рекламы, которая глушила жителей Придонска и окрестностей с частотой пулеметного обстрела. Кое-кто верил рекламе, большинство плевались, а Шубодеров оперативно пополнял новыми словами арсенал своего остроумия.

Пошла широкая реклама зубной пасты «Блендомед с фло-ристатом», и начальник охраны сменил неблагозвучное русское выражение на изысканное иностранное.

— Блендомед вашу мать с флористатом! — орал он на замешкавшихся подчиненных. И обид не бывало: иностранный язык украшает быт.

Навязла в зубах реклама фирмы «Проктор энд Гэмбл», и сразу стала звучать в карауле команда:

— Бегом! Что стоите как Проктор и Гэмбл?

Настойчивое расхваливание лекарства «Эффералган Упса» обогатило Шубодерова вопросом, который мог поставить в тупик любого собеседника. В хорошем расположении духа полковник мог внезапно спросить:

— Ну-ка, друг, скажи, где находится эфиралган у пса?

По натуре Шубодеров был истинным тюремщиком. Уйдя со службы и еще никуда не устроившись, он заполнил квартиру клетками с птицами. Ему нравилось держать кого-то взаперти и предупреждать попытки побега.

Подойдя к главарю, все еще распростертому на полу, Шубодеров взял его за воротник, поднял, поставил на ноги.

— Ну, абрек, твоих во дворе я уже замочил… Колесников удивленно вскинул брови:

— Ты что, Денис Григорьевич, всерьез?

— Конечно. Кавказский народ горячий. Их там поливают из шланга. Пусть охладятся. Колесников засмеялся.

— Это я уже знаю.

— Сергей Сергеевич, что с этим эфералганом делать? Может, выкинуть из окна? Скажем, сам хотел убежать…

Партком вернулся к своему столу. Спокойный, улыбающийся. Дыхание ровное, движения точные. Положил пистолет перед собой.

— Не надо, Денис Григорьевич. Этот — как ты его назвал? — теперь мои кунак. Посади его в кресло, и все свободны. А этих двух, — он указал на обезоруженных боевиков, — искупайте дополнительно. Пусть охолонят.

Оставшись вдвоем с черноусым. Партком спросил:

— Тебя как зовут?

— Канташ. — Затем помолчал и добавил: — Шахабов.

— Чеченец?

— Ингуш.

— Ну, прекрасно! Теперь, Канташ, давай поговорим откровенно. Под твое слово, что не станешь трепаться.

— Не буду.

— Отлично. Согласишься — заключим договор. Не согласишься — я тебя и твоих мокрых волков отпущу к чертовой матери с условием, что вы здесь появляться не будете.

— Не будем. — Канташ угрюмо соглашался на все условия.

— Я с каждого возьму подписку. Но это потом.

— Зачем подписку?

— Затем, что, если нарушит слово и мы его поймаем, — расстреляю.

— Понимаю.

— Теперь вопрос: ты хотел хапануть тачку для себя или на сбыт? Только честно.

— На продажу. Деньги нужны, начальник. Жизнь теперь трудная.

— Хорошо, Канташ. Еще вопрос: сколько машин ты сможешь сбыть в месяц, если я их буду тебе поставлять.

Канташ уловил в голосе Парткома деловую заинтересованность и воспрянул духом:

— Э, начальник! Сколько дашь, столько я продам. Кавказ большой. Деньги есть большие. Что сегодня нужно горцу? Автомат «калаш» и автомашина. Есть они, горец — царь.

— Здраво мыслишь. Мы сойдемся. Но учти, под твое честное слово тачки давать не смогу.

— Как же быть?

— Получать будешь под залог.

— Деньги?

— Зачем? Твои ребята. Берешь машины, оставляешь двух. Привозишь деньги — я их выпускаю. Получаешь новую партию машин — забираю новых людей.

Канташ улыбнулся, отчего его лицо приобрело выражение, типичное для горцев, торгующих на базарах, — умиротворенное, доброжелательное, а голос сделался медово-сладким.