– Обратите внимание – я не пролил ни капли крови. Примите это как знак доброй воли. Да?

Барон что-то пробормотал.

– Что? – прислушался Михаил.

Барон закашлялся.

– Мы согласились? – снова спросил Михаил, глядя в лицо барона.

– Да, – барон отвел взгляд.

– И запомните, в случае чего я не стану воевать с вашими бабами или пацанами. Я приду к вам и вашим доверенным людям. Надеюсь, все произошедшее не подорвет вашего авторитета в глазах окружающих? В комнате не было никого, кто мог бы насплетничать. Я уточнил это сразу.

– Спасибо, – сказал тихо барон.

– Я всегда готов к сотрудничеству, – Михаил выпрямился, поставил на место стол, поднял и расставил стулья. Потом обошел вокруг стола и, не напрягаясь, поднял с пола своих оппонентов и рассадил их вокруг стола.

– Один стульчик мы все-таки сломали, – неодобрительно покачал головой Михаил, – как же теперь быть с этим почтеннейшим?

– На полу посидит пока, – с трудом сказал цыганский барон.

– Хозяин – барин. Или барон. Только когда он придет в себя, скажите ему, что бросаться с ножом на гостя – верный способ на этот же нож наскочить. Так мы договорились?

– Договорились, – медленно произнес барон.

– Тогда я пошел. А вы отзовите своих дамочек и деток с чужих участков, – неудобно как-то. Если я вам понадоблюсь – ищите в Норе. Только, пожалуйста, чтобы не было недоразумений, ко мне можете прийти либо вы лично, либо кто-нибудь из них, – Михаил обвел рукой всех присутствовавших в комнате.

– Ладно.

– И помните, я действительно хочу с вами дружить. Если я чем-то смогу вам помочь – только скажите. До свидания.

Михаил вышел из комнаты.

Многие слышали грохот и крики, доносившиеся из комнаты, предполагали, что это учат наглого парня не быть таким наглым. Яша с напарником живо описали сцену у калитки, поэтому сочувствующих Михаилу в радиусе десятка кварталов можно было не искать.

Трудно сказать чьего именно появления ожидали заинтересованные лица на пороге комнаты, но уж точно не Михаила. Наступила немая сцена. Онемение быстро распространилось по дому и двору, даже цыганские дети, которых обычно невозможно заставить просто помолчать, еще и замерли, словно парализованные, на всем пути Михаила до калитки.

Сунувшийся было в обеденный зал напарник Яши был встречен не слишком доброжелательно. Как, впрочем, и сам Яша, появившийся через полчаса. Вот его не просто выругали, его еще немного побили, так, до первой крови. Не для того, чтобы искалечить или наказать, а для того, чтобы запомнил сопляк, за кем можно, а за кем не стоит следить. Правда, предварительно Якова выслушали.

– Дядя Вася, – Яша был одним из нескольких десятков племянников цыганского барона, – дядя Вася, я пошел за ним, удивился очень и пошел. Я ж не знал, что нельзя. Просто подумал, что ты узнать захочешь. Вот святой истинный крест – не знал. Значит, я за ним иду, по другой стороне, ну по той, где баба Марина живет. А он не оглядывается. Такой спокойный идет. Я тихо за ним. Мимо магазина, потом на гору, к колонке, а потом к базару. Там, где деньги меняют.

Он и там не останавливался. Прошел к барахолке, свернул за киоск и пропал. Я тоже свернул – нету. И прятаться там было негде, честное слово, дядь Вася. Не было там никого, за киоском, пусто. Я прямо перепугался. У него какое-то лицо странное было, как он от вас вышел. Сюда шел, нормальный был, живой. А как вышел – глаза неживые. Я потому и пошел. А потом сразу сюда, хотел спросить…

Вот с этого места рассказ Якова прервали и стали учить.

Василий Васильев был цыганским бароном. Это означало известную силу и некоторое влияние. Еще это означало, что он умел отличать пустую угрозу от серьезного предупреждения. И первое, что сделал барон после того, как способность ходить полностью восстановилась, приказал немедленно убраться в свое расположение всем силам вторжения на территорию Крыс.

И ни у кого из девяти участников беседы с Михаилом не возникло мысли, что барон поступил неправильно.

Сомнения в правильности поступков стали возникать у Геннадия Федоровича. Причем, как поступков своих, так и поступков Андрея Петровича. Гире выпало убедиться в правильности поговорки о том, что пессимист – это хорошо информированный оптимист.

Особым оптимизмом после ночных взрывов в клубе мысли Геннадия Федоровича и так не отличались, а по мере поступления информации они вообще стремительно стали скатываться к безысходности. Шум, поднятый пылкой возлюбленной Глыбы, достиг ушей Геннадия Федоровича. Предварительное расследование, проведенное Братком, выявило, что Глыба куда-то исчез, а быстрое, но более тщательное расследование показало, что и домой боксер не приходил.

Эту новость Геннадий Федорович воспринял с необычным для него спокойствием. Пару минут он поиграл желваками, глядя в окно своего кабинета и барабаня пальцами правой руки по столу. Потом набрал номер телефона.

– Да, – Андрей Петрович трубку всегда брал сам.

– Это я, – негромким голосом сказал Гиря.

– А это я, – спокойно отреагировал Андрей Петрович. Была у этого уважаемого человека странная привычка шутить иногда вот так нелепо и не вовремя.

Шутки эти ставили обычно собеседника в тупик и выводили из равновесия. Чего, похоже, Андрей Петрович и добивался.