– Если хочешь остаться живым – приди в себя. И ответь мне – сколько людей в Клинике. Больных…

– Адаптантов, – сказал Горенко. – Адаптантов.

– Адаптантов, мать твою. – Гриф замахнулся, но не ударил. – Сколько?

– А нет никого… Никого. Кроме Николаши, охранников, заместителя главного врача и вашей Марии Быстровой… Всех эвакуировали. Эвакуировали-эвакуировали, да не выэвакуировали…

Гриф оглянулся на схему Клиники, густо покрытую зелеными огоньками.

– Это работает программа специально для полковника Сергиевского. Пусть думает, что взял заложников. У них не было времени проверять комнаты и палаты. Просто блокировали пустые помещения… – хихикнул Горенко. – Да что вы меня за воротник таскаете? Взяли моду рукоприкладством заниматься…

Горенко терпеливо стоял прислоненным к стене коридора пять минут, пока Гриф тихо отдавал распоряжения журналистам. Пфайфер кивал, не перебивая, Касеев попытался что-то спросить, но свободный агент указал рукой куда-то вниз – и журналисты ушли. Почти убежали.

Во двор капитан вышел своими ногами. Остановился, сорвал цветок. Люди стояли посреди двора, сминая безжалостно клумбы.

– А там ведь было написано, чтобы по газонам ни-ни… – пробормотал Горенко. – Ни-ни…

Николаша что-то рассказывал двоим солдатам, державшим его за руки. Гриф посмотрел на часы. Время.

Послышался стрекот вертолета.

Вертолет вынырнул из-за крыши, завис над центром двора. Вертолет был тяжелый, транспортный, но размеры двора, слава богу, позволяли транспортнику приземлиться.

Люди подались в стороны, освобождая место для посадки. Листья, клочья упаковки перехватчиков и пыль взлетели в воздух.

Первым из вертолета выпрыгнул полковник Жадан.

– Мараев, – приказал полковник, – на борт со своими людьми.

– Я бы хотел, – сказал Гриф, – чтобы ваши улетели последним бортом.

– Можете оставить свои желания при себе, – резко" обернулся полковник. – Сами придумайте где. А мои люди сядут в первый вертолет. А мы с вами отойдем в сторонку и поговорим. А потом полетим последним бортом. Вместе.

Они отошли в сторону и молча наблюдали, сев на лавочку, как люди грузятся в вертолет.

Когда вертолет взлетел, во дворе осталось человек двадцать. Горенко сидел на бордюре поодаль и, казалось, дремал.

Сел второй вертолет.

– Вы мне что-то хотели сказать? – спросил Гриф у полковника Жадана, повысив голос, чтобы перекричать шум двигателя.

– Сказать? – удивился Жадан. – Нет, наверное, не сказать, а так, обменяться некоторыми соображениями. Произвести обмен информацией, так сказать.

– Начинайте, – сказал Гриф.

Николаша что-то кричал, отказываясь подниматься в вертолет, его скрутили и забросили в люк.

– Значит, так, – сказал полковник, щурясь и прикрывая лицо от пыли, – я выяснил, что Малиновский находится на Территории. Он додумался связаться со мной по телефону… А я смог выяснить место его расположения.

– И что он вам сказал? Предложил объединяться?

– Представьте себе, – кивнул Жадан, достал из кармана пачку сигарет, протянул Грифу.

Когда тот отказался, закурил сам.

– Предложил присоединиться, затем предупредил, что, если его ультиматум принят не будет, чужекрысы пойдут через границу. Десятки миллионов, как он сказал… Заодно посоветовал никому не говорить о нашем с ним разговоре. Я прикинул: если чужекрысы пойдут, то через сутки мы потеряем от трехсот тысяч до полумиллиона человек съеденными. Съеденными, – повторил Жадан. – Как прикажете их остановить?

– Ваших установок здесь не хватит, пожалуй, – заметил Гриф.

– Не хватит, – подтвердил Жадан.

Ушел последний транспортный вертолет. Во дворе остались только Жадан и Гриф.

Прилетели два малых вертолета огневой поддержки, сели на остатки клумб. Пилот из одного вертолета перешел в другой, махнул рукой полковнику.

Вертолет улетел.

– Я так полагаю, вертолет вы водить умеете? – спросил Гриф.

– Да, этот вертолет для нас. Поболтаем наедине и полетим. – Жадан отбросил сигарету, закурил новую.

– И что вы решили? – спросил Гриф.

Во дворе Клиники стало тихо и тоскливо. Всего сутки назад Гриф удивлялся, как здесь ухожено и покойно.

– Вы наверняка помните Владивосток, – сказал Жадан.

– Я там ни разу не был, – ответил Гриф. – Но если вы имеете в виду…

– Именно это я имею в виду. Там взорвался корабль. И в радиусе ста километров не уцелело ничего. Деревья, камни, люди, звери – все спеклось в одно гигантское зеркало… Через двадцать минут истекает время ультиматума. Если я накрою корабль, исчезнут Малиновский, чужекрысы и угроза миллионам людей. Неплохой баланс, не находите?