В комнате Алек пересчитал наличные. Вышло двадцать пять пенсов — если не считать те семьдесят пять, которые он задолжал Ким, — а на это, прикинул он, можно купить только полпорции кебаба в кафе Ника на Стейшн-роуд, и то, если там согласятся продать полпорции. Может, можно купить целый кебаб, но в рассрочку?

«Ничего это не даст, Боуден», — сказал он сам себе и понял, что прав.

Но как же быть? Он не мог оставить старину Абу в беде, даже если Абу и не самый счастливый из джиннов, знакомых с тайнами четвертого измерения. Теперь Алек понял, что имеют в виду, когда говорят «чертовски не везет».

Он сел на кровать — и думал, думал полчаса подряд. Но и от этого дурацкая ситуация не стала лучше. Небось Аладдину не приходилось возиться с рабом его лампы… Забавно: Абу — раб… Да ведь это сущая ерунда! Абу — друг, старый приятель. И совсем неплохо им было вместе. Вот теперь все пошло вверх тормашками. И Алеку самому придется творить чудеса.

— Такова жизнь! — изрек он, обращаясь к пустой банке, которую держал в руках.

К совсем пустой банке…

Сперва у тебя в руках — покорный джинн, а потом на шее — нелегальный иммигрант!

Да, в конечном счете, олдермен Блеггетт прав: в районе Бонер-стрит действительно прячется нелегальный иммигрант, а попал он туда его, Алека Боудена, стараниями.

Но раз Абу «нелегальный», ему надо скрываться. Нельзя же взять да и бросить его в Танке. В кабине крана Абу замерзнет и изголодается. Алеку нужна помощь. Но кто ему поможет?

Дома? Исключено. Алек не сомневался, что дед бы ему помог, но вмешивать в эти дела старика не годится. Ким тоже не подходит: она водится с сыном Блеггетта.

Алек вскочил с кровати и зашагал по комнате, и тут ему в голову пришла отличная мысль. Только одного человека во всем Баглтауне — нет, двоих — можно просить о помощи для Абу. Эта мысль его просто огорошила.

Надо идти, надо идти прямо к…

Надо идти к Евлалии и Рыжему Уоллесу.

По телеку показывали детектив, когда Алек тихо спустился вниз и шмыгнул на кухню. Все спокойно. Он осторожно приоткрыл дверцу шкафа.

— Это ты, Алек? — окликнула его из большой комнаты мама.

Вот это да, не мама, а радар!

— Я бутерброд возьму, ладно, ма?

— Ладно, ладно. И сразу к себе.

Алек промолчал. Возвращаться наверх он не собирался, а соврать не мог. Он отрезал два ломтя хлеба, один намазал рыбной пастой, другой — ореховым маслом, и завернул их в полиэтилен. Пакет он сунул в задний карман джинсов.

Черный ход не был заперт. Смеркалось, но пока было довольно тепло. Если прямо сейчас пойти к Танку…

— Тс-с! Ты это куда, Алек?

Из окна фургончика выглядывал дед.

— Это я так, дедушка, — шепнул Алек.

Дверь фургона отворилась. Из нее высунулась дедушкина рука с одеялом.

— Бери на здоровье. Придет время, сам все нам расскажешь.

— Огромное спасибо, дед! Вот это да! Как ты догадался?

— Я слышал, как ты разговаривал с мамой на кухне. А теперь жми, пока она не выключила телевизор.

Помахав деду рукой, Алек побежал по дорожке мимо огородов, вниз — к ограде Танка. Забор выглядел совсем обыкновенно, и трудно было поверить, что совсем недавно он в один миг исчез, а на его месте появилась шикарная лодочная станция. Но сейчас надо думать о другом: о Танке и о бедняге Абу, который небось весь трясется от холода в своем сатиновом халатике.

Вспомнив об этом, Алек прибавил шагу. Он отогнул доску и ловко скользнул внутрь. Через секунду он, как настоящий десантник, форсировал канал. На этот раз мост не подкачал. Еще через несколько секунд Алек вскарабкался по хлипким ступенькам крана.

— Абу! — позвал он.

Ответа не было.

— Абу! — крикнул Алек и ворвался в кабину.

Он облегченно вздохнул, услышав густой храп. Абу, сжавшись в клубочек, крепко спал на столе. Алек потряс его за плечо.

— Увы мне! — пробормотал джинн, потянулся и чуть не свалился на пол.

Он дико огляделся по сторонам и удивленно тряхнул головой. Потом улыбнулся. Алек положил одеяло на стол, вытащил из кармана помятый пакет с едой и сунул его Абу.

— Шукран язилан, о Алек!

Абу мигом расправился с бутербродами, похлопал себя по животу и пожал Алеку руку.

— Знаешь, Абу, боюсь, что тебе придется пока остаться тут и никому до поры до времени не показываться.

— Почему, о Алек?! Неужели я недостоин того, чтобы на меня глядели?

— Не то чтобы недостоин… но, видишь ли…