Лишь после этого раздался звук остановившегося лифта. Шелест шагов по ковру. По комнатам прокатилась слабая волна плотного воздуха, когда беззвучно раскрылась дверь. Шаги стали приближаться к спальне. Остановились на пороге.

— Здравствуйте, Глеб, — произнес пришелец.

— Привет. — Глеб не оторвал головы от подушки.

— С вами все в порядке?

— Да. Силы еще есть.

— У вас почти не осталось времени. Они уже наступают на пятки. В машине мы нашли «маячок».

Глеб хмыкнул в подушку.

— Две группы поддержки переведены на круглосуточный режим. Братья по первому зову придут вам на помощь. И еще. Знайте, мы постоянно держим двери открытыми.

Глеб перевернулся на спину, но не произнес ни слова.

— Мы проверили посылку. Часть банкнот оказалась «иранскими». Но это не страшно. Рано или поздно все возвращается туда, откуда вышло. — Чем дольше говорил пришелец, тем яснее проступал мягкий восточный акцент. — В посылке оказалось чуть больше, чем мы ожидали. Что делать с лишними?

— Раздайте братьям и их семьям.

— Да будет так, — после паузы произнес пришелец. — Какие еще будут распоряжения?

— Никаких.

— Женщина, которая здесь жила, больше не вернется. Уходя, выбросите ключи.

Глеб промолчал.

— Знайте, Саид аль-Махди молится за вас.

Не дождавшись ответа, пришелец шагнул за порог.

Тихо прошелестели осторожные шаги. Едва слышно скрипнула прикрытая дверь. Ударились друг о друга створки дверей лифта. Лифт, урча, пополз вниз.

Тишина выползла из углов, поползла по мягкому ковру и постепенно затопила собой комнату.

Салин лежал на коротком диванчике в комнате позади кабинета.

За стеной гремел голос Решетникова. Когда требовалось, вкрадчивый и ироничный баритончик Решетникова обретал мощь и медь глотки полкового старшины. Он распекал кого-то, особо не выбирая выражений. Но команды, после пике и штопоров матерно-командирского диалекта, отдавал по-военному коротко и четко. Без лишних словесных кружев.

Отрывистые фразы проникали сквозь тонкую перегородку и больно тюкали в правый висок. Салин морщился, но терпел. Головная боль ерунда, по сравнению с перспективой потерять этот болючий, но жизненно важный орган.

Даже в лучше дни мирок фонда «Новая политика» не был тихой заводью. Но аврал, который объявили в фонде после встречи Салина с «пенсионером цехового движения» Загрядским, превратил особняк в поднятый по тревоге армейский штаб. Прошло время тонких интриг и булавочных уколов в особо уязвимые места, пробил час безжалостных сокрушительных ударов. Война. Всего лишь продолжение экономики, но иными средствами. Аве, Клаузевиц! Золотая голова в прусском стальном шлеме.

Вошел Решетников, всей массой плюхнулся в кресло рядом с диваном. Без пиджака и галстука, в рубашке с закатанными рукавами он показался Салину завцехом оборонного завода, матом и молниеносными решениями спасающим горящий план. Через узкий проход, разделявший их, Салин уловил жар, исходящий от тугого, плотного тела Решетникова.

— Ты как, дружище? — для приличия поинтересовался Решетников. И не дождавшись ни ответа, ни кивка, сразу же перешел к делу:

— Так, хвосты я народу накрутил и соответственное место скипидаром умаслил. Сейчас пойдет вал информашки, готовься.

Салин помассировал висок. Решетников перешел на привычный «совещательный» тембр голоса, но даже приглушенные звуки отдавались в голове тупой болью.

— Знаешь, о чем я думал, пока тут отлеживался?

Решетников устроил сцепленные пальцы рук на животе и изобразил готовность слушать.

— В какое дикое время мы живем, — произнес Салин, прикрывая глаза. — Если в старые времена мы установили человека, имеющего связи от Кремля до низин преступного мира, что бы мы подумали?

— Шпион, мы бы подумали, — коротко хохотнул Решетников.

— Вот! А сейчас даже не разберешь, кто шпион, кто вор, кто казнокрад, кто «цеховик», а кто просто дурак с инициативой.

— На то и перестройка была затеяна, чтобы всех запутать. Но кто такой Глебушка Лобов мы вскорости узнаем в подробностях. То, что парень далеко не дурак, это и без Владислава ясно. Так долго таиться, а потом бортануть Матоянца в самый удобный момент, да еще запустить в наш огород деньги «Артели»… М-да, не дурак! — веско констатировал Решетников.