Шрифт:
Теперь несколько секунд помолчала Мери-Энн.
– С Кондратом тоже... нехорошо сейчас... Обо всем этом надо поговорить... Приезжай.
Пер еще раз отбил по поверхности стола короткую дробь.
– Жди. – наконец сказал он.
Ганс Крюге был полной противоположностью тому образу, что сложился в воображении комиссара, после краткой характеристики, которую выдал ему раздосадованный Ким. Больше всего приват-доцент в отставке и сотрудник исследовательского отдела Разведслужбы (из которой, как говорят, в отставку не уходят) походил на лавочника-антиквара. Возраст его определить было, пожалуй, невозможно – есть такой тип людей, для которых в сорок время останавливается и напоминает о себе лишь в глубокой старости.
Еле кивнув комиссару, он продолжил энергично рыться в допотопной картотеке. Его повадки были повадками явного холерика.
«С немцами всегда так, – подумал Роше, – или педант или холерик. Зато, если уж холерик – так еще тот...»
Он пристроил шляпу на вешалку, роль которой выполнял мудреный рог какой-то нездешней твари и стал осмотриваться , привлекая внимание хозяина задумчивым посапыванием.
Кабинет, любезно оставленный администрацией университета за доктором Крюге после его ухода на вольные хлеба, еще больше усиливал ассоциации с антикварной лавкой. На полках и стеллажах теснились экспонаты невиданные и чудесные. Тут были: целая коллекция мечей – удивительно узких и хищных, словно воплотивших в себе саму идею убийства, масса различных предметов вооружения и экипировки – от изящных стилетов до боевых шлемов с мощными респираторами, мудреной оптикой. Книги и свитки в причудливых футлярах. Одежда – словно из реквизита к модернистскому спектаклю о жизни древности. Масса предметов неизвестного комиссару назначения. Снимки – много снимков. И даже картины. Техника исполнения – детская какая-то. Примитивизм. Неосознанный, пожалуй, примитивизм. Но зато – как выразительно...
Вжатые в почерневшую, выгоревшую чашу долины строения – что-то явно оборонное: доты, бункеры.
Безжизненные, грозным хороводом замкнувшие горизонт изломанные вершины горной гряды. В узком просвете – жуткая даль, тонущая в зыбком, гноящемся мареве.
Цепочка отрешенных, отвернувшихся от царства зла, что там, внизу лун, спешащих по своему, неземному делу в стынущем небе: Чур...
Только потом, уже отрывая взгляд от полотна, замечаешь людей.
И Псов, разумеется. Словно просто для масштаба нарисованных. Но присмотрись к их вдаль уходящей цепи, что эхом повторяет цепочку лун в небесах – темнеющих, безнадежно отрешенных земного зла: нет, наверное, не просто для масштаба...
– Вам понравилось? – осведомился хозяин кабинета. – Мне тоже нравится их искусство. Тем более, что сами они его ни в грош не ставят – там, на Чуре... Могу смотреть на это часами... Вот и сейчас – засиделся здесь, среди этого...
Он повел вокруг себя руками. Роше перевел взгляд на свою нераскуренную трубку, которую машинально достал из кармана.
– Это – целый музей, – согласился он. – Конечно не такой, как тот, внизу, но... – комиссар постарался окрасить свой голос нотками восхищения.
И попал в точку. Ему даже было предложено сесть.
– Я так и задумывал свою коллекцию, – с гордостью признал Крюге. – Как музей – небольшой, но вполне самостоятельный... Я завещаю его Университету. Пожалуй, даже при жизни еще передам – тому жулью доверять нельзя... Я – про... – он ткнул крючковатым пальцем вверх. – Но тут еще уйма работы – многое нужно описать, определить, свести в приличный каталог... На мой век дел хватит...
– А я-то удивился, застав вас тут в столь поздний час, док, – тут Роше принял как можно более смиренный вид. – Однако может у вас все-таки найдется чуток времени на то, чтобы выслушать меня?
Момент был сучковатый, как определил бы Джон Старинов.
– У меня-то найдется, с грехом пополам, – разом утратил благостное расположение духа Крюге. – А вот вы напрасно теряете время, комиссар. Ваш коллега уже имел удовольствие вести со мной душеспасительную беседу. Боюсь, что был с ним излишне резок. Мои ему извинения... На этом, думаю, нашу беседу можно закончить. Не сотрудничаю с властями. И не напоминайте мне о подписке, которую я дал этим интеллектуалам при погонах... Они могут использовать этот пипифакс по назначению...
– Воля ваша, – пожал плечами комиссар. – Слава Богу, не при Империи живем... Но ситуация изменилась с того момента, когда вас навестил господин Яснов. Погибли люди...
– Вот как? – поджал губы Крюге.
– Именно так, док, – трое человек, – комиссар выпрямился в кресле. – И трое – в реанимации. Так что дело приобрело м-м... моральный аспект. Вы, док, не хотите, чтобы Прерия вооружалась.
Верите, что можете остановить потоп, как тот мальчик из легенды, что пальцем затыкал дыру в плотине. Только речь идет уже не о том. Хотите вы того или нет, а кто-то да заполучит Тора Толле...
Крюге иронически скривился.
– Я без малого десяток лет работал на Чуре. Из них большую часть – рука об руку с Тором. Получить его в свое распоряжение, говорю вам это с полной гарантией, не может никто. Даже Господь Бог. Если уж Тору вступило в голову сотрудничать со Спецакадемией, то он только с людьми из Академии и будет иметь дело – ни с кем больше. И не думайте, что Тор – рассеянный профессор из анекдота. На Чуре рассеянных не водится. Тор – Оружейник.
И сам пострашнее любого оружия. А то, что у него в башке – еще страшнее. И с этой точки зрения то, что Торвальд Толле похищен – большая удача. И для Прерии и для Чура. И, думаю, для всей Вселенной,