– Вон бабушка, – раздался тоненький голосок, и женщина с ребенком устремилась к выходу. За ними двинулась группа солдат в хаки. Бет продолжала сидеть, ожидая Ферн.

Она чуть не заплакала от радости, когда почувствовала отвратительный запах этих мерзких духов. Наконец появилась Ферн. Она стремительно двигалась по проходу и смеялась. За ней шел последний из солдат. Он что-то быстро и горячо шептал ей. Бет могла представить себе, о чем он ее просит. Ферн тоже что-то прошептала ему в ухо, и он кивнул. Когда солдат нагнулся, чтобы вытащить дорожную сумку Ферн, Бет судорожно вцепилась в свою сумочку.

– Ферн, – сказала она, протягивая руку к девушке.

– Чего тебе? – недовольно бросила Ферн, отдернув руку.

– Да нет, просто я думала… – Она совершенно растерялась, пытаясь вспомнить, что именно она думала и почему она это думала.

– Знаю, что ты думала, киска, – насмешливо улыбнулась Ферн, обращаясь к солдату. – Ты считаешь, я похожа не лесбиянку? – спросила она его.

Бет Кэрол так бросило в жар, что она чуть не потеряла сознание. Она схватилась за спинку переднего кресла. Но ведь ты же моя подруга, крутилось у нее в голове. Мы же плакали, обнимая друг друга.

– Нет уж, благодарю, – бросила ей Ферн и, виляя бедрами, пошла вдоль прохода. Солдат с весьма смущенным видом последовал за ней.

Бет лишь через несколько минут смогла прийти в себя настолько, чтобы двигаться. Она вышла из автобуса последней. Она увидела на асфальте свой одинокий чемодан под золотым, равнодушным солнцем.

Бет с трудом прошла в двойные двери внутрь вокзала, в глазах ее стояли слезы злости и унижения. Что же произошло? – спрашивала она себя. Что я сделала не так? Был момент, когда Ферн открылась ей, и она изо всех сил старалась понять ее. А потом вдруг се гак грубо оттолкнули. Эти ужасные оскорбления. Лесбиянка. Бет раньше никогда не слышала этого слова, но сразу же поняла, что это значит. Это девушки, которые любят девушек. Неужели она заслужила это из-за того, что старалась быть с ней дружелюбной? Она остановилась, ей было стыдно, казалось, ее вываляли в грязи.

А без Ферн она чувствовала себя такой одинокой, такой беззащитной. Она огляделась, и ей показалось, что все на свете решили одновременно приехать в Голливуд. В зале было полно народа. Из динамиков каждую минуту неслось сообщение о прибытии или отправлении очередного автобуса. Около билетной кассы сгрудилась целая толпа солдат. Ребятишки с расширенными от любопытства и возбуждения глазами, с мордашками, перепачканными шоколадом, крепко держались за руки матерей. В дверь вошел огромный черный человек в белом костюме, белой летней шляпе и черной рубашке, похожей на шелковую. Из кармана торчал черный носовой платок. Глаза у Бет Кэрол расширились. Это был первый чернокожий, которого ей удалось увидеть воочию, и он ей показался совершенно необыкновенным, просто восхитительным.

Очень красивый мужчина в великолепном костюме стоял и серьезно разговаривал со светлоголовым мальчиком в джинсах, который ехал с ней в автобусе. Бет внимательно посмотрела на него. Она поняла, что видела его на экране. Не в самых главных ролях, но где-то близко – обычно друг главного героя. Мальчику было не больше четырнадцати, и вид у него был довольно испуганный. Интересно, о чем они говорят, подумала она. О чем могут разговаривать эти двое? Она была еще в большем замешательстве, когда увидела, что мальчик кивнул и они куда-то пошли вдвоем.

Кто-то тронул ее за руку, и она подскочила от неожиданности. Ферн, подумала она радостно и обернулась. Но нет. Это был просто какой-то алкаш, клянчащий мелочь.

– Нет, нет, – сказала она, стряхивая его руку. И еще здесь столько девушек, все в тесных блузках и облегающих брючках, на высоченных каблуках и сильно накрашенные. Женщины в летах были одеты так же. В автобусе Ферн казалась совершенно необычной. Здесь все были такими. Откуда они все это знали, думала она. Может быть, имеется какой-то свой язык одежды, действующей в пределах Калифорнии, который не знает только она? Ну и ну, думала она, можно подумать, что я прибыла на Луну.

Здесь слышалась музыка, проникающая через дверь, ведущую в бар. «Приди в мой дом». Это Розмари Клуни, которая пела здесь точно так же, как и дома в музыкальном автомате, в молочном баре. Оттуда слышались голоса, смех, звон посуды. Какой-то мужчина в клетчатом пиджаке спросил, не хочет ли она, чтобы он купил ей что-нибудь выпить.

Он был совсем старый. Лет пятьдесят. А ей – всего шестнадцать, да она и на этот возраст не смотрится. Что это со всеми этими людьми, недоумевала она.

– Нет, спасибо, – пробормотала она, качая головой. Она увидела свободное место, села и подумала, что в Голливуде ей придется нелегко. Здесь все уж слишком по-другому. Она не сможет приспособиться. Потом она вспомнила клинику Меннингера, обитый туфяками подвал. Себя в смирительной рубашке, всю в слезах. Она покачала головой и зажгла сигарету, жалея о том, что рядом нет Ферн. Пытаясь понять, что же все-таки сделала не так.

Ведь это не из-за того, что она рассказала Бет о всех парнях, с которыми имела дело. Нет, она гордилась этим, гордилась той властью, которую она имела над ними. Скорее это из-за того, что Ферн призналась ей, что боится, и расплакалась. Это была слабость, а люди типа Ферн не хотят, чтобы им напоминали о проявлениях слабости.

Слабая, сильная… Ну ладно, с этим покончено, думала она, зажигая следующую сигарету. Она находится там, куда мысленно стремилась. Она находится на автовокзале в Голливуде. И что ей теперь делать? Куда идти?