— И вы его убрали, — заключил Бук.

— Зачем же, — сказал Хок. — Он и сейчас в добром здравии. Вы его знаете. В определенных кругах он известен под псевдонимом Фокс, в подражание выпускникам Кронинского Университета. Славный малый. С ним нам еще предстоит встретиться, увы. Гражданская война будет долгой.

Бук помолчал, осмысливая сказанное — и особенно свою незавидную роль во всем этом.

— Почему вы так думаете? — спросил он.

Хок закутался потеплее в плащ.

— Потому, что отец ваш хоть и изменился, а все-таки не Фалкон. Сейчас ваш отец — герой, освободитель, но эйфория скоро кончится. Он, возможно, возьмет Астафию, но к югу от Астафии — сами знаете.

— Что?

— Там юг.

— И что же?

— Юг очень верен Фалкону. Теплая Лагуна его боготворит. Юг сдаваться не собирается. — Хок усмехнулся. — На юге все растет само собой. Там не бывает плохих урожаев, там виноград, там тепло. Нужно было очень постараться, чтобы испортить южанам жизнь — как старались все предыдущие Великие Князья. Лет пятнадцать назад Фалкон занялся югом. Ничего особенного не требовалось — лишь избавиться от преступников, а это Фалкон умеет, и обуздать землевладельцев, а это он тоже умеет. Время от времени какой-то наглый землевладелец арестовывается, а его имущество раздается остальным, и простым людям чего-то перепадает, и аристократии. На юге есть, конечно, нищета, но даже нищие там не голодают. Там всегда излишек продовольствия, а виноград выменивается на золото. Один раз мне пришлось провести неделю в ночлежке в Теплой Лагуне — я выслеживал там кое-кого. Многие жители Астафии позавидовали бы жителям той ночлежки. Безусловно — грязь, гадость, и драки, зато кормят хорошо и спать тепло. А летом и вовсе под открытым небом ночевать можно, в дюнах. Грабителей нет — они периодически уничтожаются. Женщины ласковые. Все это мог организовать любой из правителей, но организовал Фалкон, остальные только грабили и брали взятки у местных вельмож. Поэтому юг будет драться до последнего, особенно после того, как Фалкон им поведает, что половина войск Лжезигварда составляют артанцы.

— Какие артанцы?

— Никаких артанцев в его войске нет, разумеется. Даже славов нет. Но Фалкон скажет, и ему поверят.

— Почему?

— Многие хотят ему верить. Вы вот, например.

— Я?

— Вы. Вы же поверили, когда он вам сказал, что отец ваш предал свою страну.

— А разве нет?

— Каким образом? Тем, что он бежал?

— Хотя бы.

— А вам известно о причинах, по которым он бежал?

Бук молчал.

— Отец ваш, — сказал разговорившийся Хок, — ждал до самого последнего момента, и бежал только тогда, когда его пришли убивать.

— Я слышал эту историю, — сказал Бук. — Я понимаю, что вы сейчас очень обижены на Фалкона, но не следует, по-моему, верить всему плохому, что о нем говорят. Мой отец и Фалкон были друзьями.

— Да. Дружили. Целые вечера вдвоем проводили, за разговорами.

— Поэтому Фалкон не мог никого послать к отцу, чтобы его убили. Арестовать — может быть, но не убить.

— И тем не менее, он послал именно убить.

— Вы совершенно точно это знаете? Есть свидетели?

— Зачем свидетели, когда есть сам посланец?

— Вот как? Кто же это?

— Я.

Помолчали.

— Мой отец об этом знает? — спросил Бук.

— Думаю, что да.

— Думаете, если все то… если это он… он вам это простит?

— Нет, я так не думаю.

— Думаете, он вам поверит, когда вы ему скажете, что перешли на его сторону?

— Да.

— Почему вы так решили?

— Я ведь везу ему вас.

— Как заложника?

— Как пропуск. Есть два варианта, на ваше усмотрение. Я могу представить вас вашему отцу как мятежника, которому не удалось свалить Фалкона, либо как шпиона и сторонника Фалкона.

— Есть третий вариант, — сказал Бук.

— Какой же?

— Я сам ему представлюсь. Как сын. И расскажу, что было на самом деле.

Хок подумал.

— Да, пожалуй, — сказал он, — это тоже хорошая мысль. Я бы на вашем месте не рассказывал бы всего.

— Какая разница? Если он действительно мой отец…

— …то он поймет?

— …он все узнает, и лучше от меня, чем от других.

— Увы. О вашей роли в заговоре знают только сторонники Фалкона и я. Сторонникам он не поверит, а я буду молчать.

— Аврора тоже знает.

— Аврора как раз ничего и не знает. И не узнает.

— Но ведь это же правда.

— Что — правда?

— Про меня.

Хок хмыкнул.

— Я бы мог много правды рассказать о вашем отце, — сказал он, — и неизвестно, которая правда хуже. Вообще, более или менее мирные отношения между людьми на том и держаться, что часть правды либо утаивается, либо забывается.

— Это несправедливо.

— Зато действенно. Кстати, не так уж несправедливо. Люди меняются. Почему сорокалетний человек должен отвечать за грехи того, кем он был, когда ему было двадцать?

— А разве не должен?

— По-моему, вполне достаточно сегодняшних грехов. Люди сами себе не очень любят правду говорить. Этим, кстати, и пользуются — и Фалкон, и, надо думать, ваш отец. Допросы — очень показательная вещь. Вы всегда отказывались на них присутствовать, а зря.

— Под пытками чего только о себе не расскажешь, — заметил Бук.

— Нет, без всяких пыток. Любому человеку старше восемнадцати можно такого о нем рассказать, что ему жить не захочется, и все это будет правдой.