Шрифт:
– Встреча в палаццо или на открытом воздухе? – спросила она.
– В саду, скорее всего.
– Сад видно с улицы?
– Да.
– Я согласна.
– Встретимся здесь в полдень, вот у этой таверны.
– Хорошо.
– Теперь поспеши в церковь. Быстрее, не задерживайся.
Эржбета кивнула.
Бенедикт засмотрелся на группу людей, толкущуюся по соседству. В центре группы на персональном низком сидении помещался местный трубадур с лютней в руках и блокфлейтой на шнурке вокруг шеи. На лютне он сопровождал мелодию распеваемой им сирвенты в ритме шести восьмых, а на блокфлейте играл интермеццо между станцами.
– Спою я вам, венецианцы,Про то, как мне один монахСказал «Ходи, мой друг, на танцы,Поменьше думай о делах,А будут женщины, краснея,Ласкать тебя, мой друг, тайком —Не посоветую тебе яБыть в деле этом дураком.Не откажи ты им,Рад будь гостинцам,Станешь ты истиннымБенедиктинцем!»Толпа засмеялась. Трубадур сыграл несколько выразительных нот, вызвавших новую волну смеха, на блокфлейте, и продолжил, —
– Скажу тебе не смеха ради,Есть пожилой один аббат;В палаццо папский пропуск даденАббату был, и, говорят,Доволен всем аббат остался,Обласкан свитой и любим,Сказали – нежен оказался,Отважен и неутомим!Вот ведь какая честь!Бодрый старик-то!Всякому дело естьУ Бенедикта.Снова засмеялись.
– Ты пойдешь сейчас со мной, – томно протянул Бенедикт, гладя девицу слева по спине. – А тебе мыться нужно чаще, – наставительно сказал он девице справа. – Да и толстая ты невероятно. Жрете вы в вашей Венеции, будто на зиму жиром запасаетесь. Вон ляжки какие. Не хнычь, вот тебе два динария. Ну, хорошо, вот еще один.
Отлучить, что ли, от церкви этого негодяя, подумал он. Какой еще аббат? Аббатам я не доверяю. Клевета явная! Ну да ладно, я сегодня добрый.
Глава четырнадцатая. Roma locuta est; causa finita est 17
Домой Маринка вернулась за полночь, в плохом настроении. Мать, конечно же, не спала, ждала, смотрела строго и мрачно.
– Почему ты разгуливаешь по городу босая? – спросила она.
– Тепло.
– Почему волосы растрепаны?
17
Рим сказал свое слово, дело закончено (лат.)
– Не растрепаны, а распущены. Сейчас многие так носят.
– Этим многим двадцать, а не тридцать.
– Мутер, не читай мне нотации на ночь глядя, я спать хочу.
– Я получила известия из Саксонии. Если тебя все еще интересуют такие известия.
– По правде сказать, нет.
– Умер твой муж. Погиб на охоте.
Маринка села рядом с матерью и посмотрела на нее жалобно и устало.
– Что же теперь делать? Нужно ехать в Саксонию?
– Зачем?
– Ну, как…
– Ты надеешься, что он тебе что-то оставил в завещании?
Нет, Маринка на это не надеялась – она просто об этом не подумала. Что, мол, муж может оставить что-то в завещании. И что это такое – завещание – представляла себе смутно.
– Ты теперь свободная женщина, Маринка.
– Да?
– Да.
– Ага.
А раньше она не была свободная? Взрослые люди (а Маринка по-прежнему относила себя к молодежи, по привычке) вообще говорят много странных грунок. Ну, свободная и свободная. Муж погиб на охоте. Он очень любил охоту. И не очень любил Маринку.
– Все отдал племянникам, – уточнила Эржбета.
– Ну и хорошо. Пусть хоть племянники его поживут в свое хвоеволие. А он не умел жить в хвоеволие. Я пыталась его научить, но ничего не вышло.
– Не болтай. Я тебе сейчас скажу кое-что, и прошу тебя … прошу тебя, Маринка … дура рыжая … воспринять это серьезно.
Маринка насупилась, вытянула ноги, скрестила их, затем разделила, и снова скрестила. И залюбовалась позой ног. Потом украдкой посмотрела на мать, поджала губы, ноги подтянула к себе и спрятала под скаммель.
– Ты спишь с Нестором?
– Мутер, это какой-то глупый вопрос. А ты с ним спишь?
– Мне нужно знать.
– Совершенно необязательно.
– Хорошо. Мое дело тебя предупредить. Ты можешь забеременеть.
Маринка захлопала зелеными глазами.
– А?
– Раньше не могла, а теперь сможешь. Так и знай.
– Ты что, к ворожихе ходила?
– Нет, не в этом дело…
– Если опять к ворожихе, то я, мутер, не знаю, что я сейчас сделаю! Что-нибудь некрасивое и страшное. Я тебя просила…