Эйзенхауэр был одним из немногих американских высокопоставленных деятелей, вступивших в годы войны в личный контакт с советскими представителями. Летом 1945 г. Айк заметил своему личному адъютанту Г. Батчеру: «Русские, имевшие мало связей с американцами и англичанами, даже во время войны не понимают нас, а мы не понимаем их. Чем больше контактов мы будем иметь с русскими, тем больше они поймут нас и тем более расширится сотрудничество. Русские суровы и просты в своей политике, и уклончивость вызывает у них подозрения. С Россией окажется возможным работать, если мы будем следовать образцу дружественного сотрудничества, проявившегося сначала в штабе верховного командования, а затем в штабе верховного главнокомандования западных союзников» [381] .

В начале июля 1944 г. в беседе с послом Соединенных Штатов в Советском Союзе А. Гарриманом Эйзенхауэр говорил: «Я отмечаю продвижение Красной Армии на карте и, естественно, испытываю огромное удовлетворение от стремительности, с которой она уничтожает вооруженную силу врага» [382] .

Огромный вклад Советского Союза в победу над общим врагом был бесспорен, и это неоднократно публично признавали наши западные союзники. Однако иная точка зрения высказывалась ими в конфиденциальной переписке. Например, Черчилль 18 августа 1944 г. сообщал Рузвельту: «В результате славных и колоссальных побед, одерживаемых во Франции американскими и британскими войсками, положение в Европе сильно меняется, и вполне возможно, что наши армии добьются в Нормандии победы, значительно превосходящей по масштабам все, что сделали в какой-либо отдельный момент русские» [383] .

В Германии еще шли ожесточенные бои. Впереди была совместная борьба против Японии, но многие представители англо-американского генералитета, несмотря на огромный вклад СССР в дело разгрома общего врага, колоссальные жертвы советского народа, не считали нужным скрывать свои предубеждения против русских.

У Эйзенхауэра не было таких настроений. «Канзасский парень из прерий, Эйзенхауэр не опасался русских. Даже позднее он заявлял, что чувствовал: по великодушию натуры, нравственности, открытости взгляда на повседневную жизнь – по всему этому русские имеют очень много общего с простыми американцами» [384] .

Подобные мысли Эйзенхауэр излагал не только в частных беседах. В конце 1945 г. он публично заявил: «Если бы американский народ имел возможность близко познакомиться с русскими, а они с нами, я убежден, что установились бы прекрасные взаимоотношения и уважение между двумя народами. Я сам близко сотрудничал с Маршалом Жуковым и другими и исполнен величайшего уважения к ним. Я всегда ладил с ними… Я не испытываю ни малейших опасений по поводу дружественных отношений между нашей страной и Советской Россией. Конечно, в наших отношениях будут некоторые трения, но в конечном счете дела всегда будут улаживаться» [385] .

21 октября 1944 г. в письме Эдвину Смиту, одному из руководителей Национального совета американо-советской дружбы, Эйзенхауэр писал, что боевые подвиги Красной Армии «вызывают восхищение и уважение со стороны каждого солдата. Успехи, достигнутые Красной Армией, – важный вклад в дело Объединенных Наций. Советские руководители и солдаты – настоящий источник вдохновения для союзных вооруженных сил… Когда мы встретимся с нашими товарищами из Красной Армии в сердце вражеской цитадели, мы, приветствуя их, воздадим должное величайшим достижениям Красной Армии» [386] .

В июне 1945 г. во время выступления на пресс-конференции Эйзенхауэру был задан вопрос, провокационная сущность которого была очевидна: «Имеется ли что-либо в нашем опыте (сотрудничества с Советским Союзом. – Р. И.), что привело бы вас к выводу о невозможности дальнейшего развития отношений с ними?» Эйзенхауэр ответил четко и ясно: «На моем уровне – нет. Я убедился, что русский человек самый дружелюбный в мире. Он с удовольствием беседует и смеется вместе с вами, любит юмор. Я уверен, что они дружески относятся к союзникам, рады видеть их… Мир могут обеспечить только совместные усилия всех народов мира… Если все народы будут в дружественных отношениях, мы обеспечим дело сохранения мира» [387] .

Обоснованы ли были надежды Эйзенхауэра на возможность благоприятного развития советско-американских отношений после окончания войны?

Самый авторитетный биограф Дуайта Эйзенхауэра С. Амброуз дает на этот вопрос отрицательный ответ, подчеркивая, что «Эйзенхауэр был, конечно, не прав, питая столько веры (надежды) в будущее американо-советских отношений. Ему следовало бы понять, что невольных союзников разделяет слишком многое» [388] .

После окончания войны на Эйзенхауэра обрушился груз новых и очень обременительных обязанностей – решение оккупационных проблем, сложные вопросы взаимоотношений с советским командованием, дипломатические проблемы, передислокация американских вооруженных сил из Европы на Тихоокеанский театр военных действий. Однако «большая часть его энергии уходила на яркое, изматывающее, чарующее, долгое празднество» [389] .

15 мая Эйзенхауэр прибыл в Лондон. В этом визите был свой глубокий смысл. Великобритания и США находились в союзнических отношениях особого характера: большой военный путь, пройденный Эйзенхауэром в 1942—1945 гг., особенно тесно связал его с английскими товарищами по оружию, в Англии было много личных друзей, здесь был человек, к которому он относился с безграничным уважением, – Уинстон Черчилль.

Эйзенхауэр блестяще провел свой визит в Англию. На главном торжестве в Лондоне, в Гилд-холле, он выступил с яркой речью. «Лондонские газеты на следующий день в порыве, как выразился Эйзенхауэр, «дружеского преувеличения» сравнили его речь с Геттисбергским посланием (Авраама Линкольна в 1863 г. – Р. И.)» [390] .