Шрифт:
Я почти дохожу до дома, когда выросший из-под земли Минь хватает меня за руку и останавливает:
– Цзин сошел с ума! Что он тебе наболтал?
– Ничего.
– Он говорил обо мне?
– Нет.
Минь не успокаивается. Он недоверчиво вглядывается в мое лицо.
– Цзин тебя любит. Он только что в этом признался.
Эта фраза разрывает мне сердце.
– Оставь меня.
– Тебе придется выбирать между нами.
– Не будем устраивать сцену!
– Ты не можешь меня предать. Твое тело принадлежит мне!
– Я свободна. Я отдам свое тело тому, кому захочу, хоть самому дьяволу!
– Зачем ты так говоришь? Почему заставляешь меня страдать? Ты меня не любишь!
– Отпусти. Сестра ждет меня дома. Поговорим, когда ты успокоишься. Завтра я играю партию в го на площади Тысячи Ветров, приезжай за мной к пяти.
Никогда еще я не видела Миня в таком состоянии. Он дрожит всем телом.
Я убегаю.
48
После ужина нам отдают приказ спать одетыми и держать оружие под рукой. В полночь тишину казармы оглашают свистки. Я выбегаю на улицу.
Разделившись на взводы, мы прыгаем в грузовики. Нам сообщают цель операции: арестовать террористов, у которых сегодня вечером назначена тайная сходка в городе. Среди них предположительно может находиться знаменитый полковник Ли.
Тяжелый воздух напоен влагой. Под фонарями летают ночные бабочки. В квартале, где живет местная знать, величественные порталы богатых особняков подсвечены газовыми фонарями. Внезапно начинается стрельба. Террористы учуяли опасность и пытаются скрыться. Наши дозорные открыли огонь.
На соседней улице взрывается граната. Я содрогаюсь от запаха пороха. Я много месяцев не был в бою. Смерть меня пощадила.
Мы окружаем большое поместье. Террористы лежат на полу и отражают наши атаки, бросая фанаты. Там, куда они попадают, загораются деревья. Зияют черными провалами окна, из которых вылетели все стекла.
Действия нашего взвода позволили одному из ударных подразделений попасть на крышу и найти люк. Бой оказался скоротечным. Едва успев распалиться, я вынужден опустить оружие. Террористы оставили на месте пятерых убитых и восьмерых раненых товарищей. Пресловутый мятежный полковник счел за лучшее покончить с собой до того, как мы ворвались в дом. Мы взяли богатую добычу: погреб забит ружьями, ящиками с патронами, пачками китайской валюты, которую бандиты не успели обменять на маньчжурские деньги. Мы вовремя вмешались. Новое восстание могло вспыхнуть со дня на день.
Я подсчитываю потери: четверо солдат и один офицер отдали свои жизни за императора Японии. У дверей соседнего дома кто-то шевелится. Задетый осколком гранаты солдат ползет по тротуару, испуская пронзительный вой. Я подбегаю и осматриваю его раны. Человеческое тело превратилось в груду изуродованного мяса, в котором застряли обрывки одежды. Из раны в животе вываливаются кишки. Внезапно он вцепляется мне в плечи:
– Ну же, давай, добей меня!
Я знаю, что для него все кончено. Я знаю, что все солдаты должны через это пройти. Но у меня нет сил вытащить пистолет из кобуры.
– Убей меня! Мерзавец, почему ты медлишь?
Мне недостает мужества. Я сжимаю в руке оружие и не могу справиться с дурнотой. Подбежавшие санитары грузят раненого на носилки, а он все кричит и кричит:
– Убейте меня! Умоляю вас! Убейте!
В казарме я не раздеваясь падаю на кровать. Рукава формы все еще влажны от крови незнакомого бойца, которому предстоит долгое умирание в госпитале. Не могу забыть его отчаяние. Я не сумел подарить ему милосердную смерть, я оказался трусом. Будда не колеблясь совершил бы убийство во имя милосердия. Сочувствие – удел сильных духом.
У меня в ушах звучат прощальные слова матери:
– Между смертью и трусостью не колеблясь выбирай смерть.
49
Я смотрю в окно и вижу сквозь листву деревьев луну.
Перед моим мысленным взором встает образ Цзина. Он благодарит меня за мой приход, но я не понимаю, о чем он думает на самом деле, – слишком уклончив его взгляд.
Цзин очень долго вел себя как высокомерный дикарь. Я ни разу не проявила своих чувств, боясь услышать в ответ грубость. Но теперь, когда Минь рассказал мне о чувствах своего друга, я перестала бояться высокомерно-презрительного взгляда в ответ на ласковое слово. Отныне Цзин для меня – открытая книга, и писаться она будет по моим правилам.
Почему Цзин сказал, что Минь меня недостоин? Как эти двое столкнулись? Что побудило Цзина признаться? Они поссорились? Подрались?
Минь говорит, что хочет на мне жениться. Но я боюсь, что в один прекрасный день он уподобится моему отцу или мужу Лунной Жемчужины. Мужская страсть угасает быстрее женской красоты.
Он попросил меня выбрать. Но как я могу не видеться с Цзином – он подпитывает мое влечение к Миню? Я не стану обманывать Миня. Он сделал меня женщиной. Я храню ему верность из благодарности, а не потому, что боюсь его ревности. Моя связь с Цзином гораздо утонченнее плотского влечения. Воздержание есть сладострастие души. Я знаю, что Цзин за нами наблюдает, переживая вместе со мной потрясающие открытия. Мой взгляд гасит его горечь. Когда я оборачиваюсь, на его бледное лицо возвращаются краски жизни. Цзин – мой ребенок, мой брат, с ним все ласки, любое прикосновение – запретны. Такая чистота порождает безграничную и беззаветную привязанность, в которой я отказываю Миню.