— Короче, если что — сгребаешь манатки и дуешь отсюда к едрене матери.

— К кому?

Тьфу ты.

— В Каор Энен.

— Где это? — деловито осведомился козява.

Ох, парень, до чего же с тобой все-таки легко говорить о таких вещах. Завещание побратима и — нет проблем. И никаких тебе рассуждений об «искре божией», да о болезни под названием «паранойя»… Впрочем, это я, пожалуй, хватил через край.

— Летишь на юг. Потом — направо.

— Потом — когда?

— Как увидишь море.

— Море? Это — много-много воды? — напрягся.

— Да. Но ты сразу, как его увидишь, поворачивай. Там и будет Каорен. Каор Энен. Там живут найлары. Те, чьи предки жили с аблисами на Благословенной Земле. Подойдешь к любому, скажешь — я с миром. Тебе помогут. То, что в сумке, называется «деньги». На них будешь жить.

— На них? Как это?

Я глубоко вдохнул и пустился в объяснения. Дважды или трижды мы завязали так, что я думал — не выберемся. В конце концов, кажется, Стуро хоть что-то понял.

— Хорошо. Я найду… того, кто возьмет меня… кусать людей. Но… твое… оружие, Ирги. Что сделать с ним?

— Отдашь от меня тому, кто метает тенгоны. Воину.

— И… его? — Стуро кивнул на Зеркальце.

— Он пусть будет у тебя. Если захочешь, отдашь его тому, кто станет твоим побратимом.

— Хорошо.

— Ну, вот. Теперь еще кое-что сделаем, — раз уж начали, приготовимся полностью, — В Каорене тебе нужно иметь при себе одну вещь.

— Какую?

— Сейчас, — я взял один листок из Альсарениной папки, ее же перо и чернильницу.

И написал на Старом Языке:

«В день сей, марта двадцать второй, года Огня Девятого Круга, назначаю я, Ирги Иргиаро, получивший имя от Рургала, в Доме Богов города Кальны, что в Альдамаре, наследником имени своего и имущества своего брата своего перед богами, аблиса…» — и уже чуть не написав «Стуро», спохватился.

— Я могу поставить здесь твое имя?

— Поставить — здесь?.. Это могут… прочитать?

— Да.

— Как — в книге?

— Да, как в книге.

— Не ставь. Имя… Не надо. Это нельзя…

Кастанга меня заешь, и это — нельзя, и без этого — нельзя, что мне делать-то?!

— Тогда как написать, что ты — мой брат, и все, что мое — твое?

Сам изворачивайся, козявка летучая-кусучая. Вот послали боги побратима — заворот на завороте; мозги шипят и в бараний рог сворачиваются.

— Они зовут меня — Мотылек, — Стуро чуть улыбнулся. — «Мотылек» — это ласково, да?

— Ласково.

Как «козявочка». Дальше-то что?

— Тогда, если — просто, будет… Мотыль, да?

— Мотыль, — усмехнулся я.

— Пусть будет — Мотыль.

Мотыль Иргиаро. Звучит! Хотя в Каорене — хоть горшком назовись… Да и вообще, может, не понадобится бумажка…

«… Мотыля Иргиаро, дабы носил он имя мое и распоряжался имуществом моим по воле моей.»

Так. Вроде бы все.

— Вот эту бумагу я уберу в тайник. Ее тоже возьмешь с собой.

— Хорошо, Ирги.

— Что мрачный такой? Э?

Он пожал плечами.

— Прекрати, Стуро. Все это — так, на всякий случай. Я вовсе не собираюсь умирать. Ни завтра, ни через месяц. Ни даже через десять лет. Выше нос, козява.

Кадакар — место необычное, и Этарнский перевал не лишен своих странностей. Больше всего перевал напоминает каменистое русло реки, стиснутое отвесными склонами, пересекающее горную цепь от Альдамара до Талорилы. Здесь тоже имеются свои подъемы и спуски, но, по сравнению с окружающим рельефом, они весьма незначительны.

Перевал также — нейтральная зона. Никаких аномалий и ловушек она не содержит. Можно, конечно попасть в снежную грозу, но для снежных гроз существуют зимние месяцы. Сейчас их время прошло. Правда, торговые караваны потянутся здесь только к середине апреля, когда перевал официально откроют.

Дальше, за Головой Алхари, начинается трудный участок пути, плохо проходимый для груженых телег. Следует дождаться полного таяния снегов.

Но нам так далеко и не нужно. Не доезжая Головы Алхари мы свернули налево, в узкую расщелину. Начался подъем. Долина Трав лежит гораздо выше уровня перевала.

— Куда ты гонишь? В монастырь не терпится?

Лошадка моя устала. Мы переночевали в гостинице при Оке Гор, где расположены небольшой форт и таможня. Выехали на заре. Больше четверти езды по обледенелой неровной дороге. День постепенно угасал.