–  Мы же договорились.

–  Не все так просто. Осетрова еще можно перевести из обвиняемых в свидетели, а с Бухавцом куда сложней - он бывший офицер милиции, давал подписку о неразглашении гостайны.

–  Вы предлагаете внести коррективы в уговор - "сдать" Бухавца?

–  Зачем так грубо? Поймите, Рома попал под влияние этого милиционера - он главный мотор.

–  Я знаю Осетрова, он не пойдет на сделку.

–  Не в нем суть.

–  А в ком, уточните?

–  В вас. Рома вас боготворит, поговорите с ним.

–  Утопить, выходит, одного, чтобы спасти другого. Полковник вздохнул, глаза его погрустнели:

–  Спасать вам надо прежде всего себя самого. Говорю это только потому, что вас есть за что уважать. Но не все в моей власти. Я - сыщик, мне нужен источник информации, тот мент, "сливший" им фактуру. Что нужно кому-то там, наверху, - не знаю. Но вполне вероятно, что вам могут поменять статус: из свидетелей в обвиняемые.

–  Как это?

–  Очень просто. Формально есть все признаки преступной группы, в которую при желании легко могут причислить и вас.

–  И по закону, и по совести?

Мой собеседник снова погрустнел. Опустил курчавую голову на ладони, потер пальцами виски, как бы отыскивая нужные слова.

–  Молчите?
– продолжил я.

–  Я мог бы, - заговорил он, - ответить вам по принципу: "Сам дурак". На себя, мол, посмотрите, господа журналисты: все ли, мол, вы делаете по совести, не калечите ли походя словом своим людей? Но не буду, не в моих правилах. Как в вашей профессии, так и в нашей - разные люди. И там, и здесь хватает дерьма, но, уверен, достойных больше. Да, согласен, порой мы подвластны обстоятельствам, цель, что называется, довлеет над средствами. А цель ведь у нас с вами одна - сильное государство, независимая и богатая Россия.

–  Благими намерениями вымощена дорога в ад.

–  Намекаете на тридцать седьмой. Не надо. Не повторится: общество уже не то, не позволит. Ну как, переговорите с Осетровым?

–  Я передам ему ваше пожелание, но уговаривать не стану. Решать будет он сам.

–  Вы так ничего и не поняли? Что ж, продолжайте, живите с совестью, потраченной понапрасну.

–  О чем вы?

–  Ветряные мельницы только машут крыльями, но никогда не взлетят. Ладно, мне пора. Спасибо за кофе, - полковник встал. В дверях он обернулся.
– Да, совсем забыл. Не скажете, по какому поводу к вам Тунгус наведывался?

–  По поводу интервью.

–  Дал?

–  Не совсем, отложили до следующего раза.

–  Ну-ну. Поаккуратней бы вам с этой публикой…

* * *

Он ушел. А я все продолжал мысленно с ним беседу: и когда собирал бумаги на столе, и по дороге домой, и даже за ужином, не говоря о бессон

ных ночных часах. "Среди нас немало достойных", - сказал он, и я все пытался прикинуть такую одежду на тех, с кем довелось когда-либо общаться и даже иметь дела. Подполковника Немцова сразу же отбросим, Шелун-цова, пожалуй, тоже. Работал у меня одно время заместителем по хозчасти полковник в отставке. Молодой еще, по здоровью списали. Кто-то из приятелей сосватал, а я, честно сказать, поначалу не жалел, что взял. Чисто внешне впечатление он производил приятное: выдержан, исполнителен, чувствовалась в нем какая-то основательность, которая так нравится в мужчинах пожилым женщинам. Любил он за рюмочкой и при хорошей закуске порассуждать о политике. Новую демократическую власть как человек дисциплинированный признавал и боялся, но чувствовалось все же в нем раздражение, когда заходила речь о демократах с либералами, не говоря уж о ностальгии по былой доавгустовской жизни.

–  Гони его, - советовали мне друзья.
– Чекистов бывших не бывает.

За что гнать? Поводов не давал. Не знаю, что бы он делал в сегодняшней ситуации, не уволившись два года назад. Ушел в услужение к одному крутому пареньку, авторитетному, как нынче пишут, бизнесмену. Это про него он мне взахлеб рассказывал, забыв про обычную свою сдержанность и солидность.

–  Встретил, понимаешь, совершенно случайно одного бандюгана. Он у меня еще в разработке был. Не узнать парнишку - словно с обложки "Плейбоя" сошел. Вместе с часами и запонками упакован тысяч так на пятьдесят - баксов, естественно. Увидел меня, обрадовался. "Сколько зим, говорит, сколько лет, господин полковник!" Пообедать пригласил. Посидели мы с ним пару часов в японском ресторане. Кстати скажу, палочками не так уж и сложно орудовать, я сходу научился. Так вот, много интересного он о себе рассказал. Добропорядочный теперь, мол, гражданин, бизнес вполне легален. Большими делами ворочает, во власть вхож. Пригласил к себе начальником службы безопасности. Кто, говорит, старое вспомнит - тому глаз вон. Как думаешь, стоит игра свеч?

–  Сам решай, здесь я тебе не советчик.

–  Не стоит, пожалуй. Хотя, сам понимаешь, годы идут, о семье, о детях кто позаботится?

В его голосе слышался прямой укор: ни хрена, дескать, в вашей долба-ной газете не заработаешь!

–  Нет, не стоит!
– добавил он решительно, а сам подал через три недели заявление на расчет.

После этого я не раз пытался мысленно представить его, как знакомых ребят, с автоматом в руках где-нибудь в Чечне и не мог, не получалось. А тех ребят мог, так и стоят в глазах среди развалин Грозного, покрытые гарью и пылью, отбивая атаки обезумевших боевиков.

…Их я встретил в московском поезде лет шесть назад. В тамбуре, когда я возвращался из ресторана, меня окликнул крепко поддатый мужик в спортивном костюме.

–  Не узнаете?
– потушив окурок, он протянул мне руку. Что-то в красивом, хотя и несколько потрепанном, лице его показалось

мне знакомым. Точно, встречались в одной компании. Его тогда еще представили мне юристом одной из местных фирм. Он много и удачно шутил, пил, не отставая, вместе со всеми, но при этом глаза его оставались трезвыми и даже, как мне показалось, настороженными.