– Даже на Земле Джомолунгма не самая высокая гора! – парировал Троекуров. – А вы, оказывается, даже и этого не знаете!

– Ну, это вы совсем уже чушь несете, просто чтобы меня сбить!

– Чушь, полагаете? Джомолунгма самая высокая гора, если считать от уровня моря! Но мы же говорим не только про Землю, но и про остальные планеты Солнечной системы! А на них воды нет! Считать высоту горы приходится от ее подножия! А вот если от подножия... Вулкан Мауна-Кеа, входящий в Гавайский архипелаг, выше Джомолунгмы чуть ли не на пятьсот метров, если считать от дна океана в районе Гавайских островов. Но половина этой горы под водой. А есть еще горы на Марсе, Луне и Венере...

Троекуров замолчал, прислушиваясь к голосу в наушнике.

– Итак, пришло время правильного ответа! И это ответ номер два – Олимп! Только не земной Олимп, а тот, что находится на Марсе. Да-да, на Марсе тоже есть гора, которая называется Олимп! Ее высота двадцать семь километров – в три с лишним раза выше Джомолунгмы! Вы ответили так?

– Не так! – зло рявкнул в ответ игрок. – Вы совсем сбили меня с толку! Вы со своей болтовней совершенно думать не даете!

– А сбить вас с толку и являлось моей задачей. Человека, действительно что-то знающего, сбить с толку невозможно! Оказалось, что у вас не такие уж глубокие знания для участия в нашей игре! Вы ошиблись, и по нашим правилам вся выигранная вами до этого момента сумма сгорела и вы должны немедленно покинуть игровую площадку!

Бородатый игрок на экране зло отвернулся от Троекурова.

Колапушин щелкнул мышкой, останавливая показ.

– Ну как, Егор, заметил что-нибудь?

– Не-а. – Немигайло в очередной раз широко зевнул и потряс головой. – Он к Ребрикову тут вообще не поворачивался ни разу. Вот к бородатому приставал все время. И куча денег этих липовых его от Ребрикова перекрывала полностью.

– А на декорациях ничего не мигало? Или, может быть, шевелилось? Я не заметил, а ты?

– Да их тут вообще почти не видно – одни морды на экране были!

– Тогда давай посмотрим то же самое, снятое другим оператором. Любые кадры, но такие, чтобы декорацию обязательно было видно.

Немигайло скорчил такую недовольную физиономию, так запыхтел и заерзал в кресле, что Колапушин посмотрел на него с некоторым удивлением. Никогда раньше не замечалось за Егором привычки отлынивать от работы, а сегодня работать ему явно не хотелось. Почему? Вот этого Колапушин понять никак не мог, а прямо спрашивать не хотел.

Да если бы и спросил, то правдивого ответа не получил бы. Все на самом деле было не так уж и сложно. Вчера вечером Егор заехал по некоему адресу для «снятия показаний». Видимо, «показаний» оказалось слишком много, и процесс их «снятия» весьма органично продолжился до самого утра. Егор устал, ему хотелось спать. Но он знал про неодобрительное отношение Колапушина к подобным историям, поэтому ни во что посвящать его не стал бы. Он просто мечтал, чтобы рабочий день закончился как можно быстрее, поэтому не переставал ныть.

– И не надоело вам, Арсений Петрович? Да в конце игры, в шестом туре, Ребриков вообще спиной к декорациям стоял – мы же видели! Ничего он на них высмотреть не мог! Какого черта мы вообще с этими пленками ковыряемся? Есть же эксперты – вот пусть они и разбираются! Это их работа, в конце-то концов!

– Нет, Егор, – вздохнул Колапушин. – Это наша с тобой работа. Эксперты могут определить, нет ли в записи следов монтажа, не вносилось или не убиралось что-то в электронном виде, нет ли искажений звука или изображения – в общем, всякие технические подробности. А разбираться в том, что там между людьми произошло, – это наша обязанность.

– А не мог режиссер, пока мы туда-сюда ходили, что-нибудь в пленках намонтировать? Он же с ними один оставался, а вы сами говорили, что он в телевидении старый волк. Такой так намонтирует, что ни один эксперт не разберется!

– Вряд ли. Насколько я понимаю, это дело небыстрое. Во всяком случае, внести изменения во все пленки он бы просто не успел.

– Ну и что вы предлагаете дальше делать?

– Я сейчас по инструкции посмотрю, как можно на разные экраны изображения одного и того же момента игры от двух разных камер вывести. Тут, кажется, синхронизацию по времени надо очень точно подогнать, а то со звуком могут быть неприятности. Попробуем посмотреть все то же самое, но снятое разными операторами одновременно.

– О-ой! – в голос взвыл Немигайло. – Это что же получается – одним глазом одно надо смотреть, а другим – другое?! Да я же так инвалидом по зрению стану! Мне за это хоть очки-то за счет Управления сделают?

Август есть август. Было еще жарко, но когда Колапушин и Немигайло вышли наконец из двери проходной ЭКЦ, на улице уже стемнело.

Егора разбирала неукротимая зевота – он уже и не старался с ней справиться, но ворчать тем не менее не переставал:

– Ну что мы здесь столько проторчали? Только зря время потратили. Ничегошеньки же нет на этих пленках!

– Согласен, нет. Или мы с тобой так и не разглядели. Что дальше делать будем, Егор?

– А что сейчас сделаешь? Отсюда и то выгнали. И правильно сделали – эксперты тоже люди, им отдыхать надо.

Немигайло в очередной раз широко зевнул с каким-то даже подвывом.

– Ты не зевал бы так на улице, Егор, – укоризненно заметил Колапушин. – Люди все-таки смотрят.

– Пусть смотрят! Я, Арсений Петрович, вообще уже не понимаю, что со мной творится – то ли у меня глаза к ушам приросли, то ли уши на глаза наехали.