Двора у Мироновых нет - дом стоит посреди огорода. До самых окон все грядки, грядки, и на них - сухие торчки. Это мать Миронова тяжелой лопатой разрыла весь двор под огород. Только и осталась от двора узкая дорожка к сараям.

Каждую весну перекапывает она так всю землю от забора до забора. А летом, когда на грядках вырастает пышная зелень, мать выкатывает из сарая сорокаведерную бочку на солнцепек. Эту бочку она с утра заливает водой, чтобы к вечеру вода нагрелась для поливки грядок. Воду Мироновы берут с той стороны улицы, с андреевского двора. Мать сама носит.

Большая, плечистая, переходит она улицу медленным, ровным шагом, сгибая под коромыслом голову, как бык под ярмом.

Вся Гражданская удивляется, какая у Миронова мать сильная.

Миронов поднимается по ступенькам крыльца, шарит в темных сенях и открывает дверь на кухню.

На кухне топится плита. Пол только что вымыт - еще сырой. Парно, жарко.

Мать Миронова и Горчица сидят за столом. На столе кастрюля с горячими щами, сковородка жареного картофеля, молочная каша.

–  Пришел?
– спрашивает Горчица.

Миронов кидает шапку, сбрасывает жар-жакет - и скорей руки мыть. Плеснул в таз воды из полного ведра, засучил рукава.

–  Когда умываться, так полный таз наливаешь, - говорит мать, - а хоть бы раз собрался воды принести. У Соколовых ребята маленькие, а носят.

–  Принесу, - бурчит Миронов, - дайте поесть сначала.

Жестким полотенцем вытирает он руки и садится к столу.

Мать наклонилась к тарелке, быстро хлебает щи, ложку за ложкой.

А Горчица ест нехотя, подносит ко рту собственную серебряную ложку и дует.

–  Вот вырастили каланчу этакую, - говорит она, поглядывая на Миронова, - а никакой от него радости, одно беспокойство.

Голос у тетки Миронова густой, низкий, как у мужчины. Прозвали ее на Гражданской улице Горчицей, и крепко пристало к ней это прозвание. Миронов хоть и называет ее в глаза тетя Саша, а сам про себя всегда думает: Горчица.

Кончили есть щи. Принялись за второе.

Мать раскладывает по тарелкам картошку и спрашивает:

–  В школе был или по улицам гонял?

–  В школе, - отвечает Миронов.
– У нас там новая учительница.

–  Как? А Софья Федоровна где?

–  Верно, уволили, - отзывается басом Горчица.

–  Она старинная учительница, - говорит мать, - она еще в прогимназии учила.

–  Ну вот, за то и уволили. И уж, конечно, какую-нибудь комсомолку взяли, - гудит Горчица.

–  Раньше из одной школы уволили, - говорит мать, - а вот теперь из другой. И куда она, несчастная, денется!

–  И жить не дают, и не умерщвляют, - басит Горчица.

Мать покачала головой.

–  По правде сказать, не очень-то она годится в учительницы. В голове у нее что-то повредилось.

–  От тяжелой жизни, не перенесла революции, - бухает Горчица.

И все умолкают до конца обеда.

Как только встали из-за стола. Миронов схватил пустое ведро и как был, без шапки и без жакета, выбежал за ворота.

На улице он остановился на минутку, вдохнул полной грудью прохладный и свежий воздух и побежал с бугров вниз, на андреевский двор.

Это широкий мощеный двор. Дом в два этажа - выше его нет на всей Гражданской улице. Со всех сторон облеплен он разной высоты пристройками и крылечками, весь набит жильцами. И никак не запомнить, у кого какое крылечко, кто в какую дверь входит и выходит.

Перед самым большим крыльцом врыта в землю железная колонка с ручкой и краном. Если раскачать ручку как следует, из крана потечет вода.

По двору носятся андреевские ребята - катают обручи, обстреливают из рогаток крыши сараев. Маня Карасева стоит у колодца. Ватное пальтишко ее застегнуто на все пуговицы. Голова повязана белым пуховым платком.

Стоит она у колодца - и ни с места. Насупившись, глядит на ребят. Видно, никак не придумает, что ей делать.

А в игру ребята ее не берут, матери ее боятся.

Миронов поставил ведро под кран и начал качать ручку. Туго поддается ручка. В трубе что-то пищит, посапывает, а вода не идет.

Наконец забулькало внутри колодца, и в ведре зазвенела тоненькая струйка воды.

–  Ты зачем к нашему колодцу пришел?
– крикнула вдруг Маня Карасева.

Миронов ничего ей не ответил. Некогда ему было отвечать.

–  К нашему колодцу мы скоро замок привесим, - опять говорит Маня Карасева.

–  Не имеете права вешать. Колодец не ваш, а общий, - крикнул Миронов.