Шрифт:
– Ты зачем на перемене с пером бегаешь?
– спрашивает Софья Федоровна.
– Еще не хватало, чтобы ты глаз кому-нибудь выколол! Ну, давайте, ребята, писать.
Стихли. Миронов стоит и смотрит на доску.
«ВЫРОС МОЩНЫЙ ДНЕПРОСТРОЙ» – большими белыми ровными буквами написано на доске.
– Напишем: «Вы-рос мощ-ный Дне-прострой». Чисто и красиво, - говорит Софья Федоровна.
Кто из ребят пишет, а кто и не пишет.
Соколов даже своей тетради из сумки не вынул.
Наклонился и ножиком вырезывает что-то на парте. Вся парта у него пестрит от узоров, как зебра.
Киссель раскрыл тетрадь, но писать ему нечем: забыл дома вставочку. Водит пальцем по тетради, как будто пишет.
А Маня Карасева, та, что явилась в класс позже всех, достает булку из сумки и начинает есть. Сидит и ест булку.
Чуть ли не у половины класса пересохли чернила. Ребята то и дело встают и ходят к другим партам макать перо в чернила. А Софья Федоровна будто ничего не видит и не слышит.
– Мы не будем торопиться, - говорит она, - мы будем писать чисто и красиво.
И вдруг внизу тихонько звякнул звонок. Опять дядя Вася с колокольчиком из учительской вышел. Не успел он еще как следует затарахтеть на лестнице, как все ребята уже вскочили с парт. Софья Федоровна бросила мел, вытерла платочком руки и рванула со стола портфель. Портфель щелкнул, замок раскрылся. И вместе с тетрадками на стол и на пол посыпались какие-то свертки, корки хлеба, аптечные коробочки и пузырьки.
Ребята вытянули шеи - разглядывают. Кое-как сгребла Софья Федоровна свое добро и запихала обратно в портфель. Потом поправила прическу и медленно пошла к двери.
III
В школе кончился последний урок. Ребята повалили на улицу. Ежатся, корчатся от холодного ветра. Засунули сумки под мышки, запрятали руки поглубже в карманы, и скорей по домам - кто в какую сторону.
Один Миронов в своем жар-жакете стоит посреди дороги на ветру. И хоть бы что! Только щеки у него покраснели. Стоит, ждет Соколова. Вот и Соколов. Со школьного крыльца спускается вперевалку. За ним шлепает тяжелыми калошами маленький Киссель.
– Миронов!
– кричит Соколов.
– А Кисселю можно с нами идти?
– Пускай идет, - говорит Миронов, - мне не жалко.
Отправились втроем. Прямо посреди дороги идут. Будто на тротуаре им тесно.
Киссель и десяти шагов не прошел, как уже вытащил из кармана рогатку. И запрокинул голову в мохнатой шапке: смотрит, нет ли где воробья на дереве.
На углу ребятам встретился Женька Шурук.
– Эй, - кричит.
– Куда вы?
А Киссель ему отвечает:
– За переснимательными! К Пилсудскому!
– К Пилсудскому?
– кричит Шурук.
Обмотал потуже шею теплым шарфом, сумку под мышку - и за ними бегом. Догнал. Пошли вчетвером.
К Пилсудскому школьники всегда компанией ходят. Покупает один, а ведет за собой целую ораву.
Вышли на площадь к собору. У калитки церковного сада остановились, заспорили. Женька Шурук хочет идти по Главному проспекту, а Миронов, Соколов и Киссель не хотят по Главному, хотят через церковный сад. А то если пойдешь по Главному, так Шурук будет все время останавливаться и вывески читать. Не пропустит ни одной вывески, ни одной докторской дощечки на дверях. Сначала просто прочтет, а потом еще в обратную сторону: «Булочная - яанчолуб». «Починка часов - восач акничоп».
Из-за этого и не хотят ребята идти по Главному, толкают Женьку в калитку церковного сада.
Насилу втолкнули. Идут под большими деревьями, по широкой аллее.
Хорошо бывает в саду, когда листья на деревьях еще только начинают желтеть и краснеть. А нынче их сразу хватило ранним холодом. Побурели они и скорчились. И так быстро начали падать, что за один день осыпался весь церковный сад, стал голым и черным.
– Смотрите!
– оглядывается по сторонам Соколов.
– Мы одни тут.
– А кто в такой холод гулять сюда пойдет?
– отозвался Шурук.
– И день не банный, - говорит Миронов.
В банный день церковный сад полон народу. По всем аллеям туда и назад проходят люди с тазами и мочалками. А у калитки, присев на корточки, торгует вениками старая, сморщенная бабка.
Но сегодня никого нет - ни бабки, ни людей с тазами.
На повороте аллеи прибита к дереву доска. Шурук останавливается и начинает читать вслух:
– «Строго воспрещается лежать на траве, пасти коз и коров».