Итак, начало Дела относится к ноябрю 1897 года, а завязкой послужило установление настоящего предателя, а именно майора Эстергази. Две недели спустя «Figaro» опубликовала знаменитые письма, в которых этот офицер демонстрировал свою патологическую ненависть к Франции. Поскольку Эстергази не был евреем, лишь группа «интеллектуалов» поверила в его виновность. Политические круги, для которых предательство Дрейфуса стало догмой, продолжали обвинять евреев, эту «таинственную оккультную силу, достаточно могущественную для того, чтобы навлечь подозрения на тех, кто будет руководить армией в день, когда ей придется выполнять свой великий долг» (парламентский запрос Альбера де Мена); нескольким несогласным или потрясенным депутатам министр юстиции Жорж Лебре позднее посоветовал «заглянуть в их избирательные округа». Басня о «еврейском синдикате», владеющем всем золотом мира, уже прочно укоренилась в общее гвенном сознании.

Следующей кульминацией стало выступление Золя («Я обвиняю») и его осуждение судом присяжных, оправдание Эстергази и арест его обвинителя полковника Пикара. Ничто не могло опровергнуть веру в виновность Дрейфуса большинства французов. С января 1898 года они проявляли эту веру с помощью антиеврейских демонстраций и беспорядков, в то время как благонамеренное общество требовало от газеты «Figaro» увольнения ее директора дрейфусара (сторонника Дрейфуса) Фернана де Роде. Приведем также эмоциональный комментарий Дрюмона: «Почему снобы, немцы, англичане, итальянцы, иностранцы, метисы за Дрейфуса? Почему все те, кто против Франции, или имеющие какие-то пятна, язвы, умственные аномалии, моральные уродства, почему все они за Дрейфуса?»

Противоположная позиция международного общественного мнения в значительной степени определялась влиянием двух международных сил, изначально выступавших на стороне Дрейфуса с одинаковым убеждением, если не с одинаковой страстью: одну из них составляли монархи, прекрасно осведомленные о невиновности Дрейфуса берлинским и римским дворами, вторую – евреи, занимавшие эту позицию по более эмоциональным причинам. Трудно дать адекватное описание силы чувств, вызванных этим делом, в международном масштабе. Непосредственный свидетель Леон Блюм сравнивал дело Дрейфуса с Великой французской революцией или с войной 1914-1918 годов.

Основная кульминация и великий поворотный пункт в деле Дрейфуса датируются летом 1898 года, когда были обнаружены фальшивки, сфабрикованные для подкрепления обвинения: главный фальсификатор полковник Анри во всем признался и подтвердил свое признание самоубийством. Тридцать пять лет спустя Леон Блюм писал: «Я не думаю, что за всю свою жизнь мне удалось испытать более сильное потрясение». Преобладающая часть французской элиты, писатели, профессора университетов извлекли должные выводы и присоединились к славным борцам первого призыва, среди которых наиболее известны Шерер-Кес-тнер, Бернар Лазар, Люсьен Герр. В политических кругах многие депутаты также «изменились по малодушию», как иронически писал Анатоль Франс. (Между прочим, дрейфусаров также преследовала мысль о вековом заговоре, а именно о заговоре иезуитов.) Пересмотр дела Дрейфуса стал неизбежным. Но антидрей-фусарский лагерь не считал себя побежденным: если и имели место фальсификации, то это были патриотические фальсификации, а Анри – это мученик, заявили Моррас и Дрюмон. В подписной кампании по сбору средств на памятник Анри приняли участие пятнадцать тысяч человек. Среди подписчиков были шестьдесят девять депутатов и четыре сенатора, а также Морис Баррес и Жан Лоррен, Жил и Пьер Луис, Франсуа Коппе и Поль Валери (3 франка, «не без раздумий»),

Страсти накалялись, множились случаи насилия, и чем более неизбежным казался триумф дрейфусаров, тем более отчетливо вырисовывалась угроза государственного переворота или открытой гражданской войны. В конце концов лишь благодаря уникальному в этом роде компромиссу Франция обрела спокойствие, по крайней мере внешнее: невинный офицер был осужден вторично с тем, чтобы после этого быть помилованным.

В учебниках по истории можно найти сведения о последовательном развитии событий в связи с делом Дрейфуса, об основании «L’Action frangaise»( «L'Action fran^ane» («Французское действие») – монархическая националистическая политическая организация, в середине XX века занявшая профашистские позиции. (Прим. ред.)) и об отделении церквей от государства: в результате известный вековой раскол Франции лишь усугубился и продолжился вплоть до наших дней. До сих пор не уделялось достаточного внимания его штисемитским последствиям в международном аспекте.

Зарубежные протесты быстро угасли, а план бойкота Всемирной выставки 1900 года полностью провалился. Но именно в лихорадочной обстановке 1897-1899 годов в Париже были подготовлены те самые «Протоколы сионских мудрецов», которые имеют успех каждый раз, когда где-то в мире начинаются беспорядки и волнения, например, в Европе 1918-1921 годов перед лицом коммунистической опасности или на беспокойном Ближнем Востоке на фоне израильско-арабских войн. Этот текст был заказан высокопоставленным полицейским царской России генералом Рач-ковскиМ) стремившимся угодить Николаю II, гениальному фальсификатору, чье имя остается неизвестным. Без сомнения, заглавие было заимствовано у первого сионистского конгресса. Но речь идет не только о заглавии. Прежде всего необходимо иметь в виду, что инициатива Теодора Герцля стала своеобразной сенсацией той эпохи в европейском масштабе: корреспондент «Journal de Paris» взял у него интервью, а Дрюмон посвятил ему хвалебную статью. Напротив, некоторые круги, близкие к римскому папе, сочли все подозрения обоснованными, и 8 февраля 1898 года официозная «Civiltd Cattolica» писала:

«…осуждение Дрейфуса стшю для Израиля ужасным ударом; оно заклеймило всех космополитических евреев по всему миру, но особенно в той из их колоний, которая управляет Францией. Они поклялись стереть это клеймо. Но каким образом? С их обычным хитроумием они решили ссылаться на судебную ошибку. Заговор был составлен в Базеле на сионистском конгрессе, который формально собрался для обсуждения вопроса об освобождении Иерусалима. Протестанты объединились с евреями для образования синдиката. Деньги поступают преимущественно из Германии…»

Вспомним, что собственно дело Дрейфуса началось в ноябре 1897 года; видно, как совпадают эти даты. Во Франции аналогичное объяснение было предложено Жозефом Гумбером, директором «La France chretienne». В России первый издатель «Протоколов» в 1903 году делал упор на опасности сионизма, «который имеет задачу объединить евреев всего мира в единую организацию, более замкнутую и более опасную, чем иезуиты».

Тысячелетние страхи, которые использовал неизвестный фальсификатор, воскресли при известиях о международном конгрессе евреев. Если уже более полувека патологические и кровопролитные формы антисемитизма ссылались в поисках подтверждений на это, на первый взгляд противоречивое, сочинение, предпочитая его любым другим, то причина заключается в том, что его содержание особенно удачно отвечает совершенно различным чаяниям. Анализ этого специфического сходства содержится в полном четырехтомном издании настоящего труда (Leon Poliakov. «L'Europe suicidaire», Calmann-Levy, 1977, pp. 75-78.); возможно, короче всего это объясняется как еще один вариант «Credo quia absurdum» («Верю, потому что нелепо»).