–  Перезимовал, - вздохнул мужик.
– Только надо говорить не 'зиму перезимовал', а просто 'перезимовал'. Масло масляное получается.

–  Грамотный? Как звать-то тебя, грамотей?

–  Алексеем Алексеевичем Сидоровым.

–  Длинно. А меня коротко зовут - Окрошка.

Сидоров скупо улыбнулся.

–  Окрошка, потому что окрошку любишь?

–  Не то слово. Я ее, окрошку эту каждый божий день есть могу, и не надоест нисколько. Даже зимой могу. И в завтрак и в обед, и заместо ужина. Ночью спроси: 'Окрошка! Окрошку будешь?'. Скажу: 'Давай!'.

Окрошка - это ж сплошные витамины и удовольствие… Ну, ладно. Нет у тебя ничего, и ладно. Ты мне, Ляксеич лучше расскажи, что делать будешь, коли у тебя кушать нечего. Ты что, и дальше будешь на этой даче сидеть? Ждать, когда плоды-ягоды у тебя на огороде вырастут?

Сидоров пожал плечами.

–  Долго ждать придется, - продолжал Окрошка.
– Что-то не пойму я.

Жратвы у тебя нет. Денег походу тоже. На бомжа смахиваешь. Худой, одеженка так себе. Но жилплощадь, - он указал на домик Сидорова, вросший в землю, - вроде как имеется. Ты кто, Ляксеич?

–  Да, наверное, все-таки бомж, - предположил Сидоров.

Окрошка откинул голову назад, внимательно осмотрев нового товарища. Предложил:

–  Напарником ко мне пойдешь? Выглядишь подобающе для нищего. Как будто болел долго. Таким из жалости подают. Пойдешь?

Сидоров не стал возмущенно отвергать Окрошкино предложение.

Подумал и согласился. К прежней жизни возвращаться он не хотел, а жить как-то было надо. Наплевать на все и жить, вспомнил он слова капитана Мотовило.

Так он стал бомжем.

Окрошка, стуча костылями по бетонному полу, обходил вверенный ему

Сидоровым цех, где проживало вольное братство. Встал он рано, бомжи вообще рано вставали - кто рано встает, тому бог дает. Но Окрошка поднялся раньше всех. Прошелся по бытовкам, колотя костылем в каждую дверь.

–  Подъем, бойцы!
– кричал он как дневальный в казарме.
– Подъем!

Тревога! На зарядку становись! На туалет три минуты! Подъем!

–  Щас встаем, - отвечали ему одни.

–  Да пошел ты! Сами знаем, - отвечали другие.

В умывалку не пришел никто. За несоблюдение гигиены Сидоров их ругал, и многие его слушались. А Окрошку можно было и послать куда подальше.

Выпроводив всех (на заводе, кроме Альфреда, остался один только бывший уголовник, пожилой бомж по прозвищу Бирюк), Окрошка побрел к лестнице. Альфред, наверное, еще спит. Сидоров, уходя, приказал

Окрошке никуда своего родственника не пускать и вообще, присматривать за ним.

Но Альфред не спал. Он стоял на площадке нижнего этажа, почесывая под пиджаком бока, искусанные за ночь клопами, и смотрел в темный провал лестничного марша, ведущего в подвал. Вся подвальная площадка и часть лестничного марша была завалена строительным мусором, оставленным еще до конверсионного катаклизма прежним руководством завода. Да бомжи добавили сюда разного хлама, который даже им стал не нужен.

–  Что не спишь, родственник?
– спросил Окрошка.
– Я бы на твоем месте спал бы и спал. Да не могу, выполняю поручение Ляксеича.

–  Выспался уже. Весь день вчера спал. А потом ночью еще, - ответил

Альфред и протянул Окрошке руку.
– Меня Альфред зовут.

–  Альфред? Не русское имя. Ты еврей, что ли?

–  Мама у меня еврейка. А отец русский. А ты что, евреев не любишь?

–  Да мне по хрен. У нас тут полный интернационал. Я, например, кто такой по нации - сам не знаю. Мама татаркой была, а кто отец - без понятия… Я так просто спросил. Имя у тебя чудное. Язык сломаешь.

Давай просто Альф?

–  Хорошо, - согласился Альфред.
– Мне теперь все равно. Альф, так

Альф.

–  Пошли, Альф, подремлем еще чуток, - предложил Окрошка и сладко зевнул, широко открыв редкозубый рот.

–  Не хочется, - ответил Альфред и снова посмотрел в темноту подвала.

–  Что ты туда все смотришь?
– спросил Окрошка.
– Там нет ничего интересного. Все проверено-перепроверено на тыщу раз. Хлам один.

–  Вспоминаю. Там должен быть вход в бомбоубежище. Дверь такая…железная.

–  Нет там никакой двери, Альф. Я не помню, чтобы она там была. Не видел, значит, нет ее. Факт.

–  Есть. Точно помню. Я же в этом цехе много раз был. Работал я здесь на 'Искре' когда-то.

Окрошка изловчился и, переложив костыль из правой руки в левую, почесал у себя под лопаткой.

–  Ну, и что стоишь?
– спросил он.

–  А что делать?
– не понял Альф.

–  Иди и убедись, что ее там нет. Или есть…

–  Как же я смогу убедиться? Туда пролезть невозможно. Все завалено.