Шрифт:
Лариса не любит, да и не умеет врать.
"На Первое мая поехала я к подружке Вальке кататься на велосипеде, – рассказывала Лариса. – Мне было
14… Дура дурой. Нацепила желтую мини-юбку, белую, из гипюра, маечку, туфли лодочки. Вышла из дома вся из себя… Катались у центрального входа в парк
Горького…
Подошли пацаны… Малолетки. Че, да, как… Короче, познакомились. Подруга уехала. Я пошла с пацанами в какой-то дом в частном секторе. Во дворе гады напоили меня… Эти… Было их человек восемь… Пустили на хор… Приходили новые пацаны, щеглы пропустили через меня всю улицу…
Третьего мая в школу, а эти… не отпускают. Пришла домой пятого… Завалилась спать, а утром мать мне в лицо мини-юбкой.
Юбка вся в засохшей… Получила я п…лей от матери, да и ушла из дома.
Неделю ночевала в подвале вашего писательского дома… Потом что… Потом в каких только постелях не перебывала… Опомнилась через два года…
Вот так-то… Потом Королихин объявился. Сделал мне пацана… В вечернюю школу ходила… Ходила, да бросила. Пошла на швейную фабрику… Подучилась, перешла в женское ателье…
На районе захожу только к Лариске Богданихе, да к
Наташке Голове. Наташку я люблю… С сестрой ее
Танькой в детстве мы цапались. Сейчас ниче…".
Танька Голова под стать Кирилловой. Она хоть напропалую и катает мужиков, – для чего необходимы задатки к изворотливости, – но со своими тоже не врет.
На день рождения Магды Лариска Кириллова пришла с двумя пузырями водки. Сначала пили втроем, потом подошли с поздравлениями Марат
Кабдильдин, Удав.
Бухло кончилось, Лариска дала деньги и Магда пошла в лавку на
Джамбулке. Когда хозяйка вернулась, на кухне были только Марат с
Удавом. В примыкавшей к кухне комнате хозяин дома раскраивал белошвейку с микрашей.
Магда разоралась на подругу. Досталось и Иржику: "Кобелина подлый!".
Кириллова, опустив глаза, оправдывалась: "Голова, прости…
Пьяная я…". Иржи Холик пригнул голову, а хватанув стакан водки, пришел в себя и давай горланить:
– Руссише швайген! Молчать! Зиг хайль!
Марат Кабдильдин и Удав подхватили:
– Зиг хайль! Зиг хайль! – кореша стучали кулаками по столу.
–
Мольчать!
– У, еб…тые… – проворчала Магда и принялась потрошить утку.
День рождения никто не отменял, неделю назад Голова объявила по району, что 4 июня гостей ждет плов.
К вечеру воспитательница детдома привезла Славку. Сыну Головы 10 лет. Иржи Холик жалуется на пасынка: "Ишак тупой! Двух слов связать не может". "Славка не тупой, – уверяет Керя (Кирилл). – Его затравили детдомовские старшеклассники". Еще Кирилл говорит: "Как раз из таких обиженных, как Славка, хорошие менты получаются".
Керя прав. Именно на старшеклассников жалуется иржиковский пасынок.
– Мамка! – хнычет сын. – Старшие пацаны вывешивают меня за ноги из окна.
Дети есть и у Валея с Кириллом.
Валей живет с отцом. Он у него инвалид войны. По утрам я вижу его в очереди у газетного киоска, отец Валея приходит за "Красной звездой". Жена вместе с сыном от Валея ушла пять лет назад..
Керя живет с отцом и матерью. Жена от него не ушла, она у него в дурдоме. После замужества у нее развился МДП
(маниакально-депрессивный психоз), позднее погнала так, что дома держать не стало никакой возможности. От нее у Кирилла дочка.
Девушка сейчас в Коксуне – женской колонии строгого режима под
Карагандой. Дочка с раннего детства росла оторвой и когда за ней в первый раз пришли менты, то Кирилл не удивился. Как будто наперед знал, какая суждена дорога единственному ребенку.
– К этому все и шло. – рассказывал Керя.
Дочка крутнулась на зоне дважды, мотает третий срок, в Коксуне на положении Маши (главаря). По всему, сидеть ей там до глубокой старости.
Не везет Кириллу. А почему? Об этом корефан не задумывался.
"Снег кружится, летает…" – когда в настроении поют Голова с сестренкой Таней.
Сегодня день рождения Магды, самое время в начале лета взгрустнуть о снегопаде. Керя не привык унывать и вместо поздравления, отбивая ладонями на столе ритм, поет песню юности:
Волны ласкают усталые скалы,
Мариджанджа, Мариджанджа,
Где же ты?
Где?
Цветок душистых прерий…
Меня позвали к городскому телефону.