Шрифт:
Тосты продолжились дома у Кенжика. Яша разговаривал с Кенжиком в зале, я раздевал Воротилову в спальне. У нее упругое, гибкое тело, но недоумок отказывался подчиняться.
Я улегся на кровать и заснул.
Проснулся рано. Было еще темно. Где Воротилова?
Вышел в коридор, на вешалке ее пальто. Заглянул в залу. На диване одетыми спали Кенжик и Воротилова.
– Таня! – позвал я.
– Сейчас.
Она не спала. Поднялась с дивана и прошла за мной в спальню.
– Что?
– Ложись со мной.
– Булат ночью пошел меня провожать,- рассказывала Воротилова, -
Такси не смогли поймать и я вернулась.
– Правильно сделала. Булат тебя…?
– Не-ет… Мы разговаривали, потом заснули.
Кошечка врет. Пусть себе врет.
Получилось так себе. Воротилова пустилась в лирику и чуть не плакала.
– Не переживай, – утешал я оператора. – Улица полна неожиданностей.
– Я не переживаю… Просто у моего мужа член здоровый… Девки говорили, что у тебя тоже… – она запнулась.
"Обманули дурака на четыре кулака".
– Агромадный? – продолжил я за нее и попросил. – Танечка, не плачь. Я все равно тебя люблю.
– Да ну тебя.
Воротилова утерлась и улыбнулась.
Глава 7
"…Улетал из Павлодара в предвечерье. Липкая духота в салоне испарилась с набором высоты. Сквозь овал иллюминатора я окидывал взглядом уменьшавшиеся поля, редкие, с пролежнями, леса, голубые озера… Закатное Солнце не отставало от самолета, бросая багровые отсветы на темно-синий горизонт. Нырнув в облака, наш "Ту" скрылся от погони. Выйдя из молочной пелены, я вновь увидел Солнце.
Наше светило зависло, утопая на добрую четверть во вздыбленной хорде облаков и, держа самолет на невидимой привязи, вновь помчалось за мной.
Не заметил, как пропал наш поводырь. Мы летели одни. Только фиолетовая пустота стояла передо мной. Казалось, поднимись чуть выше самолет, и мы очутились бы перед вратами вечности. Вселенная расширяется, галактики устремляются в многотысячелетний разбег.
Бесконечность Вселенной не постигнуть разумом. От этой мысли идет голова кругом… Невообразимое, непостижимое… Все земное меркнет перед лицом, лежащей по ту сторону сознания, беспредельности.
…Сколько жизней растворил неутомимый ход Солнца по бесконечному кольцу! Непрерывно искажающиеся протуберанцы срываются с кипящего термоядом обода светила и летят по необъятным просторам мирового космоса… И вот в этой круговерти должен родиться, расти, жить человек. Как много и как мало знает он о себе! Как много он сделал, и как много ему предстоит! Несется Земля, раздираемая на части страстями, кажущимися такими мелкими и суетными перед лицом необозримого величия. Летит Земля, неся на себе нас, людей, пытающихся осмыслить свое место в непреодолимой круговерти неугасимой жизни".
Шафик Чокин. "Четыре времени жизни". Воспоминания и размышления.
– Да, да! – на том конце провода раздался вежливый голос..
– Юрий Романович? Здравствуйте, вас беспокоит автор материала о вторичных энергоресурсах Ахметов, – я звонил корреспонденту
"Казправды".
– Я узнал вас, – голос Паутова в трубке зазвучал резко, крикливо.
– Слушайте! Я устал отвечать на звонки относительно вас.
– Какие звонки?
– Не придуривайтесь. Звонят мне из разных мест люди и просят ускорить публикацию вашего материала. – корреспондент сделал паузу и пригрозил. – Предупреждаю, если раздастся еще один звонок, судьба вашего материала окажется плачевной. Понятно?
– Понятно.
Мы перестарались. Со дня выхода Постановления ЦК КПСС прошло четыре месяца, а этот Паутов, похоже, намеренно затянул с печатанием. Актуальность статьи сошла на нет.
Ну и фиг с ней.
"Немало есть людей, которые сочувствуют мне в беде. Но тех, кто способен найти в себе силы порадоваться моему успеху, отыщутся считанные единицы…". – я зачитал маме цитату из статьи Евтушенко в "Литературке".
Матушка похвалила поэта: "Молодец Ебтушенко!" и просила прочитать вслух почти готовый очерк.
– Ты ни черта не поймешь. – отмахнулся я.
– Читай. – упрашивала мама. – Все пойму.
Я читал, матушка слушала, глаза ее разгорались. Почти как тогда, в 57-м, когда она слушала папин перевод "Порт-Артура". "Хорошо!", – сказала она.
Зашел проведать папу Ислам Жарылгапов. Мне интересно знать, каков, на взгляд всеведущего соседа, готовый очерк.
– Секе, прочитайте… – мама подала Жарылгапову стопку листов.
– Ол не?
– Бектас жазган.
Дядя Ислам некоторым образом смущен.