В 69-м получил два года усиленного Доктор. Родители подсуетились и брата перевели на химию. На поселение Доктора этапировали в

Джамбул, брат жил в общежитии для химиков и время от времени приезжал на выходные домой.

Джон не выходил из дома. Смотрел телевизор, читал книги, газеты.

А до посадки Доктора на два года усиленного произошло вот что.

Не помню из-за чего я повздорил с Джоном. Разозлился и крикнул:

– Урод!

Джон вопросительно-виновато посмотрел на меня и спрятал глаза вниз.

Подлетел Доктор и, гневно сверкнув глазами, замахнулся на меня.

– У-у-бью!

С убийством Доктор опоздал. Дело было уже сделано.

С 69-го года мама уговаривала жениться Шефа. Уговоры на брата не действовали. Мало того, спустя год, заметил я, Шеф потерял интерес к женщинам. С 70-го у меня возникли подозрения, что и его постигла моя участь. Все говорило за то, что у Шефа неожиданно вдруг непоправимо ушел в отставку член Политисполкома Коминтерна. Катастрофе имелись причины – серьезные черепно-мозговые травмы, полученные в драках, так или иначе должны были оставить свой след. Хотя и не обязательно.

Так думал я, пока (это было уже на новой квартире) не стал нечаянным свидетелем одной сцены, которая опровергала догадку о полном бессилии брата.

Что же на самом деле происходило с ним?

Шеф загорелся идеей поехать на Байкал. Много говорил о том, как соберется, снимется с кентами и высадится на берегу озера. "Зачем, – думал я, – ему Байкал. Купаться там нельзя, весной и летом комары, а зимой так вообще холод собачий".

Когда в очередной раз он заговорил с матушкой о Байкале, я нечаянно пропел:

– Никогда я не был на Босфоре…

– Я п… тебе дам! – Шеф распсиховался всерьез и не разговаривал со мной три дня.

Почему я вспомнил эпизод с Байкалом?

С осени 69-го Шеф перевелся на заочное и весной следующего года сдал контрольные в деканат. Не помню, зачли ли ему контрольные, только на сессию он так и не собрался.

"Но дело не в этом". В конце концов ошибки на то и существуют, чтобы их совершать. И сами по себе ошибки мало что значат. Все дело в цене, которую человек преисполнен готовности платить за них.

…Вовка Амбал, Мурка Мусабаев, Витька Броневский, три девицы и я сидели за сдвинутыми столами на первом этаже ресторана "Алма-Ата".

Вовка Амбал лениво скучал, Броневский и Мусабаев в полголоса разговаривали, Шеф рассказывал девицам:

– И он им тискает…А они ему отвечают…

Мурка Мусабаев покачал головой и негромко сказал Бронтозавру:

– Ты посмотри на него… Делает вид, что ничего не происходит…

Витька Броневский – тут я вспомнил себя в летом 58-го, когда в школьном актовом зале на просмотре фидьма "Над Тисой" неожиданно для всех проорал: "Сейчас он крикнет "фас"!- тем же макаром, но только с гадливыми глазами кивнул и подтвердил:

– Да, Мурка… И я том же…

Мурка может и имел право так сказать. Школьный друг болел за

Шефа. Только надо немного думать с кем и что говорить. Мусабаев уже окончил медицинский, проходил ординатуру и постоянно напоминал моему брату, что за образование стоит цепляться хотя бы только потому, чтобы не опуститься.

Броневский тоже вроде бы друг. Росли в одном дворе. Бронтозавр – пристебай из пристебаев – всегда пьет исключительно за чужой счет – сейчас он опять же гулял на деньги Шефа и его друзей. Пил и прятался до момента, пока Мурка по дурости не проговорился. Крысенок

Броневский подумал, что и Мурка Мусабаев такой же, как и он сам.

И, обрадовано, не сообразив, – что я то все вижу и слышу, сказал: "Да, Мурка… И я том же". Сказал злорадно, с ехидством и это еще бы ничего, если бы не глаза, которые, как я уже заметил, обнаружили в себе столько гадливости, что я подумал: "Нуртасей, гони ты их всех…Таких друзей надо за х… и в музей!".

Мурку Шеф бил часто. Бил за язык. Сидят вдвоем, выпивают. Потом бац и Мурка на полу. Уходил Мусабаев домой в слезах и с обещанием больше не приходить, а через день заявлялся вновь и просил прощения.

Шеф по пьянке бил и не виновных. Бил не за язык, а именно за взгляд.

А сейчас сидел и что-то там тискал девушкам и не понимал, что теперь-то тому же Мурке Мусабаеву или Вовке Амбалу, не говоря уже о

Бронтозавре, он давно не друг, а собутыльник, который никак не может и не желает распрощаться с детством.

Когда Шеф избивал Мурку, родители и все остальные злились на

Шефа. Можно ли поднимать руку на близкого друга, даже если он тебя чем-то сильно задел? Сейчас в ресторане я думал: "Мурат, а ведь