Способный Монтель был в восторге от шоу, внимания, компании длинноногих красавиц и еще оттого, что моделям дают бесплатно минеральную воду и софт-дринки, а иногда дарят одежду от дизайнеров! Очень скоро ни о чем кроме шоу он уже не мог разговаривать.

Выяснив, что я тоже кое-как задействована в модельном бизнесе, он рассказал, что встретил фотографа, который делает фотографии для модного глянцевого журнала, и предложил меня с ним познакомить. В тот же день мы пошли с ним в кафе Coffee Day, где он представил меня Гаутаму Пури. Гаутам посмотрел мои фотографии и сразу воспылал желанием со мной работать. Все оказалось не так радужно, как описывал Монтель. Гаутам только собирался послать свои фотографии на конкурс, и если вдруг их там выберут, то можно будет заключить с журналом очень выгодный контракт. Шансы не велики, но отчего не попробовать, тем более, что с нашей стороны затрат никаких не требовалось. Так мы попались на удочку к фотографу-любителю, и началось самое нелепое в моей жизни знакомство.

Гаутам Пури не был хищным воротилой модельного бизнеса. Он происходил из обыкновенной индийской семьи среднего достатка.

Его родители владели рестораном, но самым простым, там готовились недорогие блюда индийской кухни: доса, сабзи, чатни, идли-вада, самосы. Сама фамилия Пури – съедобная, вроде наших

Пирожковых или Пончиковых, если сравнить с русскими вариантами.

Пури – это мучные жареные изделия без начинки, которые едят, обмакивая в соус. Сердце Гаутама к семейному бизнесу не лежало.

Он мечтал быть художником, философом, поэтом, артистом, хотел добиться известности и славы. А самой заветной его мечтой было написать сценарий. И вот этот романтически настроенный молодой фотограф решил за мной поухаживать. Я же принадлежу к типу вредных особ, которые очень тяжело переносят знаки внимания и покушение на свою личную жизнь от людей, которые не вызывают встречной симпатии, теплого чувства взаимопонимания и притяжения. Нет бы, немного пофлиртовать, подразнить парня, выжать из него всю возможную выгоду, наплести что-нибудь вроде:

"Ах, я сама не могу разобраться в своих чувствах". Я же в лоб ему заявила:

– Извини, дорогой, но у нас с тобой ничего не получится. Я никогда не смогу тебя полюбить, поверь мне, я это знаю!

Скукотища, в общем.

Гаутам меня выслушал, расстроился, но виду не подал.

– Я понимаю, – сказал он, – но ты мне нравишься не только, как девушка, я вижу в тебе перспективную модель с большим будущим, поверь мне! Разреши с тобой встречаться, фотографировать, я буду полезен тебе, как друг, у меня много знакомых в шоу бизнесе.

– Ладно, – ответила я, – но учти, никаких вольностей.

– Хорошо, – скрипнул зубами Гаутам. – Но я буду дарить тебе подарки, никто не может запретить дарить подарки человеку, который мне нравится.

Я понимала, что Гаутам все-таки надеется когда-нибудь добиться моей благосклонности, и знала, что у него ничего не получится.

Даже жалости к нему я не испытывала.

У Гаутама не было собственной студии, но иногда его приятель разрешал ему фотографировать в своей. Первую фотосессию мы сделали ночью. Весь день мой поклонник звонил и говорил, что не успевает завершить какие-то дела, но я подозреваю, что студия друга освободилась только поздно вечером. У меня уже не осталось никакого желания фотографироваться. Еще и зеркала в студии не оказалось! На снимках я получилась злой, какой и была на самом деле. Гаутам зачем-то оконтурил их черной полосой, и получилась злющая модель в траурной рамке.

Гаутам пытался тронуть мое сердце разными путями. После какой-нибудь встречи с знакомыми по шоу бизнесу вместо того, чтобы везти меня домой, он вылетал на шоссе, ведущее в аэропорт.

Я понимала, что он хотел подольше со мной покататься. Но мне-то, какая была от этого радость?

– Погоди, – останавливал он мои возражения, – хочу показать тебе одно место. Это рядом с взлетной полосой. Самолеты с ревом проносятся прямо у тебя над головой. Ты будешь в восторге! Такое не забывается! Может, он думал, что в состоянии восторга я кинусь ему на шею?!

Машина останавливалась у ограды взлетного поля, и Гаутам тщетно ждал самолета, пока я не начинала хныкать и проситься домой.

Самолеты никогда не взлетали. Они были со мной заодно.

Гаутам приносил ко мне домой папки с афоризмами и стихами и клялся, что сам их придумал. Все эти творения были аккуратно напечатаны и разложены по прозрачным файлам. Афоризмы были неплохи, стихи оставляли желать лучшего. Каждое посещение моего дома стоило Гаутаму немалой выдержки. К тому времени персы разъехались кто куда, я училась в университете и переехала в домик, расположенный неподалеку от университетского городка в тихом пригороде Нагарбави. Жанна осталась жить в центре города.

Комнату мы снимали с девушкой из Таджикистана Мамлакатой, которую все звали сокращенным именем Мамла. У Мамлы была поразительная способность доводить всех молодых людей до белого каления. Ее бойкий язык выводил из себя даже самых вежливых и сдержанных юношей. Некоторые перлы ее речи надо было записывать, и сейчас мне жаль, что я этого не делала. Мамла вызывала противоречивые эмоции. Разговаривать с ней молодым людям было интересно, она подробно выспрашивала все об их мыслях, делах и образе жизни, свободно проникая в те сферы, которые в светских беседах обычно не упоминают. Она могла серьезно поговорить по душам, дать дельный совет или добросовестно выслушать и постараться понять чужие мнения. Но, тут же, без предупреждения, могла выплеснуть на своего расслабившегося собеседника такой шквал дерзостей, что он начинал сожалеть о том, что явился на этот свет. О том, как Мамла торговалась с продавцами на рынках и в магазинах, можно было бы написать отдельную книгу. По-моему, торговцы отдавали ей свой товар практически даром просто под впечатлением необыкновенного общения.