Шрифт:
Потеряв контроль над собой, Бланка орала, широко выпучив глаза и впившись ногтями в скомканное одеяло. Фонтан спермы, выпущенный из моей кожаной бутылки ей на лицо, в действительности напоминал пену благородного напитка.
– Высший пилотаж, – сказал я, заваливаясь набок. – Где моя шоколадная медаль победителя?
Бланка вскочила и убежала мыться. Одетый только в гондон, голый
Будилов по-прежнему сидел в углу постели, прижавшись спиной к настенному коврику.
– Ничего, она сейчас вернется и даст тебе.
Бланка вернулась, но Будилову не дала. Драйв был потерян. Надо было поспать, чтобы не опоздать на утренний поезд. Мы обнялись и уснули все втроем на узкой девичьей постели Карин, оскверненной генитальными выделениями.
Будилов уснул, не снимая гондона, очевидно в надежде втихаря засадить Бланке ночью.
Утром хуй у него распух и стал похож на разваренную сардельку. Мы быстро собрались.
– А как картины? – спросил он.
– Я заберу их потом, – ответил я. – Может быть, мне вообще стоило бы сделать себе дубликат ключа, чтобы устраивать тут оргии, когда здесь нет Карин, а затем все убирать, словно ничего не было.
Квартира будет жить своей собственной жизнью и Карин ничего не узнает!
– Думаю, она почует запах, – предположил Будилов.
– Глупости, – ответил я. – Ничего она не почувствует!
– Почувствует!
– Не почувствует!
– Почувствует!
– Не почувствует!
Споря, мы дошли до вокзала.
– Мне очень жаль, но поезда на Варшаву сегодня не будет, – сказал нам в окошке билетный кассир. – В Польше бастуют железнодорожники.
– А завтра?
– На счет завтра не знаю.
– Шайзэ, – сказал я. – Что же нам делать?
– К Карин я не вернусь, – заявил Будилов.
– Значит, пока поживешь у меня.
– Мне вообще не хочется уезжать! Зачем мне уезжать? Виза еще не кончилась. Поиграю на улицах, заработаю денег!
– Завтра у нас в квартире будет маленькая вечеринка, – сказала
Бланка, – Ольга собирается жарить блины. Приходите вдвоем. Там будут еще девушки.
– Ладно, придем, – кивнул я. – А куда нам пойти сейчас?
В нерешительности мы мялись в просторном холле Зюдбанхофа, не зная, куда двинуться в этот ранний час. Загнанные обстоятельствами в тупик, мы нервничали каждый по-своему. Внутреннее напряжение давало себя знать
– Пойдемте пить пиво! – сказал Будилов.
Эта простая, до боли гениальная фраза принесла всем нам неожиданное облегчение, причем настолько сильное, как если бы это пиво было бы уже выпито.
Мы вышли с вокзала и, спустившись узкими улочками в четвертый бецирк, купили себе по бутылке пива в супермаркете "Билла". На лавочке у фонтана на Моцартрлац, украшенного играющим на скрипке каменным маэстро, мы наслаждались последним осенним теплом бабьего лета. Фонтан не работал, застоявшаяся вода воняла болотом. Будилов сбегал опять в магазин и принес нам еще по бутылке.
– Я же ей сказал – "сделай срущего Моцарта"! И родителям ее сказал то же самое! Сто раз повторил! Вот увидишь, когда-нибудь она сама к этому же придет! Через год, через три, через пять лет, но непременно придет! Ты понимаешь, все равно, когда… Ведь это ее путь! Путь к славе! Земное ее предназначение, задуманное Всевышним!
Они это не видят, а я вижу… Они слепые, а я – зрячий! Алкоголь открывает мне глаза на истину!
Будилова понесло. Его монолог навязчиво вяз в ушах. Раздражал.
Мне же было глубоко насрать на будущее Карин и на ее небесное предназначение. Что же касается Бланки, то она Карин вообще не знала и даже не понимала своего маленького нечаянного счастья в связи с этим…
– Пойдем в Академию, – предложил я.
– Но у тебя там теперь ведь нет места, – возразил Будилов.
– Да, места нет, но есть фото-студия! По понедельникам у нас практикум по фотографии. Профессор Кодера на последней лекции сетовал на то, что никто не ходит на индивидуальные занятия.
Студенты ленивые. А там вообще-то супер! Пойдемте, я вас поснимаю!
Там вся аппаратура есть, только пленку по пути купим. Обрадуем старичка Кодеру! Он – симпатичный дед! Тридцать лет подвизался оператором в Голливуде! На старости лет вернулся в родную Австрию и стал профессором. Такие лекции читает! Такие приколы рассказывает!
Ой! Только к нему мало кто ходит! Фотография в Академии – свободный предмет, а народ-то ленивый – скучающие дети буржуазии, которые даже не знают, чего им хотеть, ненужные люди, нравственные и физические уродцы, такие, как, например, Карин. Я ведь у него – любимейший ученик, хотя тоже редко когда бываю. Пойдемте же скорей, развеселим деда!