– Да, вошел.

– Как он мог выйти?

– Окно было забрано решеткой, и вы осмотрели ее, - я начал перечислять все возможности.

– Да, решетка была в порядке.

– Дверь была заколочена гвоздями, - продолжал я.

– Совершенно верно, причем гвоздей было в несколько раз больше, чем нужно, - чтобы у нас не осталось сомнения.

– Входная дверь?

– Можно ли выйти из нее незаметно для стоящих на улице?

– Разумеется нет.

– Следовательно, где был Джеймс в тот момент, когда сестра вошла в студию?

– В студии?

– Верно, Ватсон. Видите, вы способны не только к наблюдению, но и к логическому рассуждению, - заметил Холмс.
– Теперь, было ли в студии место, где можно спрятаться, - кроме как под кушеткой, куда немедленно заглянули, и сундука, куда можно засунуть человека, только предварительно разрезав его пополам?

– Нет, - отвечал я, еще раз воскресив перед мысленным взором памятную картину.

– Следовательно, видели ли вошедшие Джеймса?

– Получается, что... да?
– Тут у меня в голове что-то с хрустом повернулось и наконец встало на место.
– Манекен?

– Разумеется.

– Тот, что стоял у окна, против света?

– Совершенно верно.

– Но ведь он был неподвижным... и лысым, в конце концов?

– Вы все уже сказали, - отвечал Холмс.
– Вспомните, что Джеймс умел подолгу сохранять неподвижность.

– А волосы? Как он успел их сбрить за пять минут? И почему их не нашли?

– Полагаю, сбрил он их накануне. А гостей в то утро встречал уже в парике.

Я постепенно начал понимать.

– Итак, - подытожил Холмс, - восстановим последовательность событий. Манекен у окна стоит там довольно давно, так что к нему успели привыкнуть. Утром Джеймс надевает парик, встречает гостей и выходит на улицу. Затем, извинившись, бежит в студию, разделяет манекен пополам - все манекены, как вам известно, состоят из верхней и нижней половины - и убирает его в сундук. Ткани из сундука приходится вынуть и бросить на пол, но это вполне укладывается в замысел - создать картину беспорядка. С помощью деревянного ярда Джеймс имитирует след раскрытой двери, - вы помните, что дверь была ровно в ярд шириной. Он сбрасывает одежду и парик, тоже убирает их в сундук, надевает хламиду, снятую с манекена, и занимает место у окна. Теперь самое трудное - выдержать те пять минут, пока гости осматривают комнату. Однако он знает, что они пойдут по ложному следу - черный ход!

После их ухода Джеймс надевает заранее приготовленную, видимо, самолично сшитую одежду, собирает многострадальный манекен, ставит его на место и спешно покидает дом. Когда через двадцать минут на место прибывает полиция, все выглядит абсолютно так же. И кто теперь узнает рыжеволосого джентльмена в наголо бритом молоденьком матросе?

– Почему именно в матросе?

– Ватсон, ведь я напомнил вам про обрезки дешевого синего сукна среди дорогих и ярких тканей. А среди журналов "высокой моды" лежала книга с описанием формы американских моряков. Кроме того, моряки на берегу ходят с чемоданчиком вроде докторского саквояжа, куда удобно убрать костюм, в котором юного Филимора видели утром. И кто знает, дорогой Ватсон...
– Холмс принялся неспешно набивать трубку.
– Возможно, мы ехали обратно в Гавр на одном корабле с Джеймсом Филимором.

– В Гавр?
– удивился я.

– У меня есть такая гипотеза, не более того, - отвечал Холмс, подвигая мне свежий номер "Фигаро".
– Видите эту статью: "Кутюрье Ле Филье-Муар покоряет Париж"?

– Поразительно, - заметил я, проглядев заметку, снабженную портретом коротко стриженного молодого человека с рассеянной улыбкой.
– Однако, Холмс! Вы были жестоки к юной мисс Филимор.

– Ватсон, - Холмс улыбнулся, - я отдаю должное вашему доброму сердцу. Позвольте мне зачесть вам письмо из сегодняшней утренней почты. Одну минутку... так... так... а, вот:

...и особенно благодарю Вас за то, что Вы открыли мне глаза на то, что такое истинно любящее сердце и что представляет собой холодный расчет. Я счастлива, что этот слизняк скрылся под покровом ночи, не утомляя меня никакими объяснениями. Но еще больше я счастлива потому, что наконец поняла, что я могла утратить навсегда. Мы отбываем завтра к новому месту службы Тедди, на Тихоокеанский флот. Прошу Вас, сообщайте мне об успехах моего брата и убедите его наконец объявиться и принять наследство, - я счастлива и без того, но мне не хватает его компании и доброго расположения.

Искренне Ваша,

Сюзанна О'Нил

– Скажите, Холмс, - наконец спросил я, когда мы в благостном молчании докуривали трубки, - а зачем вы так долго экспериментировали с дверью черного хода? При чем тут она?

– Не забывайте, - отвечал мой друг, окутываясь облаком душистого дыма, - что мы были там вместе с шерифом. Он должен был убедиться, что даже хваленый Шерлок Холмс с его наблюдательностью не может разгадать эту тайну. И кроме того, - добавил он меланхолично, - надо, чтобы ему было что рассказывать коллегам и друзьям.

– Скажите, полковник, а случалось ли, что вы знали о преступлении, а доказать ничего не смогли?

Полковник Рид Хиллман вздохнул терпеливо, вытер лоб салфеткой и отхлебнул из высокого запотевшего стакана.

– Жарко сегодня, - сообщил он.

Майкл из "Бостон глоба" подтолкнул меня локтем в бок, но я уже и сам понял, что сегодня не обойдется без истории.

В тот год мы собирались на веранде Гарвардского клуба каждую последнюю субботу месяца. Началось с семинара по борьбе с коррупцией, но потом семинар прикрыли. Оказалось, однако, что каждому из нас было что рассказать, особенно Риду, ветерану Бостонского отдела по расследованию убийств.