Я снова вышел в ночь и нашел Семеныча, который уже вернулся со своего мрачного задания. Спрашивать я его ни о чем не стал: очень уж тошно было. Впрочем, и так ясно, что он все сделал. Так что я дал Радченко приказ отправить самого надежного бойца в "радиорубку", а потом не удержался и рассказал о странном "караване".

– Это хорошо, что у них другая заботушка есть, – прогудел старшина. – Хоть людей, как я думаю, у португальцев много, а все ж разом два дела делать им трудно будет. Глядишь, повезет нам.

– Вы с другими говорили? Ну, по поводу вашего… гм… предложения.

– Пока только с Зоей погутарил.

– И что она?

– Промолчала. Но я-то вижу – расстроилась девка. Оно и понятно: отец ведь ее тут все обустраивал, жизнь свою положил на этот прииск, можно сказать. А теперь взрывать…

– Хорошо, пойду и я с ней поговорю, – решительно сказал я. Прежде, чем я повернулся, старшина бросил на меня быстрый косой взгляд. – Что?

– Вы с ней того, товарищ капитан. Поосторожнее. Она нам всем – как дочка все равно, ну или сестра. Вы ее не обижайте.

Я крепче сжал губы. Ах ты старый… Так и хотелось сказать в ответ старшине какое-то крепкое, злое слово, или отчитать его, как командир подчиненного. Его ли дело указывать мне, как себя вести? Что хочу, то и делаю.

Сдержаться стоило больших усилий. Я коротко кивнул и выскочил из барака на улицу. Неужели у меня на лице было что-то такое написано? Откуда он взял, что я на самом деле могу не только поговорить с Зоей, но и попытаться сделать кое-что еще? Как говориться, утешить расстроенную девушку? Вот же старшина, вот же греховодник! Однако стоило признать, что он был совершенно прав, но никакие его слова не могли заставить меня отказаться от задуманного.

Небывалое нервное напряжение, не отпускавшее меня уже второй день подряд, надо было как-то снимать. Вариантов, на самом деле немного. Заняться каким-нибудь важным, трудным и интересным делом, или напиться, или же найти себе женщину. Важных интересных дел в ближайшее время не намечалось, напиться я себе позволить не мог. Оставалось только последнее. Я подумал, что Зоя не обрадуется, если узнает, как образом я о ней думаю. Но я ей об этом, конечно, не скажу. Есть совсем другие слова, от которых дамы теряют неприступный вид и дают себя поцеловать, а потом и целуют сами, все жарче и страстнее.

В ее комнате горел свет. Это хорошо. Железо нужно ковать, пока оно горячее. Я подумал было о том, чтобы залезть на огород Попова: кажется, я видел там какие-то цветочки. Однако через мгновение мысль о цветках показалась глупой. В самом деле, к черту букеты! У девушки горе. Здесь нужно по-другому. Я завернул в столовую, пустую и темную. В шкафу там стояло вино в самых разных емкостях – слабое, не очень вкусное, но может пригодиться. Я выбрал бутылку поменьше, плоскую, как фляга. Она удобно влезла в карман галифе и не бросалась в глаза.

Постучав в дверь, я услышал слабый вопрос: "Кто там?"

– Это Владимир. Вейхштейн.

– Заходите.

Комнатушка была маленькая и почти ничем не напоминала жилище молодой девушки. Разве что цветные занавески на окне и скатерка на столе – в других местах я ничего подобного не видел. Полки с книгами и образцами породы, самодельная карта прииска на стене, узкая кровать, два табурета и стол с графином и стаканами. Так, стаканы – это хорошо.

Зоя подала мне руку, но лицо старательно отворачивала. Впрочем, даже в полумраке при свете ночника я видел, что у нее красные глаза. Плакала.

– Давайте свет включим, – предложила она, но я решительно возразил.

– К чему? У нас ведь с вами не производственное совещание будет.

– А что? – резко спросила Зоя. Я немного опешил от ее тона. Хотя, чего стоило ожидать? Что она бросится мне на грудь?

– Надо кое-что обсудить. Это не займет много времени, но вопрос важный.

– Хорошо. Садитесь.

Когда девушка говорит, словно рубит топором, да еще и норовит все время отвернуться, это плохой признак. Я вдруг не смог найти слов, с которых следовало начать разговор.

– Ээээ… Зоя, я понимаю, что вам тяжело думать о прииске, как об отрезанном ломте. Но надо понимать, что в сложившейся ситуации другого выхода у нас просто нет.

– Вы так считаете? – мы сели на табуреты за стол, один против другого. Сейчас Зоя в первый раз взглянула мне прямо в глаза. Лицо у нее раскраснелось, слезы блестели на щеках, губы исказились, готовые исторгнуть плач. – Все бросить? Все, что создано с таким трудом, с такими… жертвами?

– Не бросить. Мы должны уничтожить прииск, чтобы он не достался врагу.