– Думаю, стоит проголосовать, – сказала Зоя. – Решает простое большинство.

– Я, как вы понимаете, "за", – скупо улыбнулся Вейхштейн.

Пару минут в комнате царила напряженная тишина. Наконец Раковский махнул рукой:

– За.

В итоге Вейхштейна поддержали Раковский, Радченко и я, а Анте и Горадзе были против. Попов воздержался.

Зоя медлила. Все молчали: уже было ясно, что вопрос решен, но торопить ее никто не хотел – да и вряд ли бы решился, потому как ее главенство на прииске никто не оспаривал.

Она посмотрела на меня. В ее глазах мелькнула тревога, но уже через секунду она улыбнулась – чуть-чуть, едва заметно. Улыбнулась мне.

– Ну что, ж, попробуем, – сказала Зоя. – Может, и впрямь смелость города берет.

После совещания, пожевав приготовленных Олейником бутербродов, все как-то незаметно расползлись по комнатам – кто в конторе, кто в лабораторном корпусе. Радченко отправился проверить дежурных на вышках, а мы с Зоей остались на крыльце.

Ночь вступила в свои права – где-то в темноте шумели деревья, да бились о стекло фонаря какие-то ночные бабочки. Фонарь покачивался на ветру, скрипя жестяным конусом колпака, и тени судорожно метались по земле.

– Как думаешь, у нас получится? – спросила Зоя.

Я пожал плечами.

– Звучит убедительно…

– Знаешь, я согласилась только потому, что согласился ты.

Я удивленно посмотрел на нее.

– То есть… Ты сама в это не веришь?

– Не знаю, – она посмотрела в сторону. – Не знаю…

Зоя коснулась перил.

– Очень странное чувство – мне хочется как можно быстрее покинуть это место, и в то же время не хочется уходить. Столько здесь было всего – хорошего, плохого…

– Мы не можем здесь остаться, – тихо сказал я. Ночной ветерок растрепал ее волосы, сделав какой-то трогательно-беззащитной.

– Знаю. Главное, что нам нужно сделать – это вывезти алмазы, – продолжала Зоя. – Все остальное не так важно…

Я фыркнул.

– Что? – нахмурилась Зоя.

– Знаешь, я только сейчас подумал – а ведь я так и не видел алмазов, что вы здесь добываете.

– Ну, – Зоя заговорщицки улыбнулась, – тогда я приглашаю на экскурсию в пещеру сокровищ…

Как оказалось, алмазы хранились в той самой пещере, куда нас поначалу запер Радченко. За решеткой, толстые стальные прутья которой были намертво вмурованы в пол и потолок, и делили пещеру надвое, укрывалось самое главное достояние прииска – три низких массивных сейфа, где хранились добываемые алмазы.

Зоя щелкнула выключателем – оказывается, он располагался близ входа. И как мы его не обнаружили? Сидели в темноте, дуралеи…

Под потолком вспыхнули два ряда ламп, осветив штабеля ящиков. Зоя, беззвучно шевеля губами, несколько раз крутанула рукоятку, набирая нужную комбинацию цифр, и с видимым усилием открыла тяжелую дверцу, беззвучно провернувшуюся на массивных петлях. В самом низу лежала толстая тетрадь в плотной гранитолевой (используемая вместо кожи грубая ткань, пропитанная особой клейкой массой – авт.) обложке – "Журнал учета выработки". Я взял его, перелистал: страницы, как и положено, были пронумерованы, а сам журнал прошит прочной суровой ниткой, концы которой были заведены под хорошо приклеенный к задней стороне обложки листок с печатью. Поверх полки с журналом в сейфе было двенадцать больших лотков: одиннадцать из них, поименованные с "января 1942" по "ноябрь 1942", были опломбированы.

Скрежетнул в пазах верхний лоток – "декабрь 1942".

– Это наша выработка с начала месяца, – сказала Зоя.

Я только покачал головой, разглядывая алмазы.

– Однако…

И снова чудеса. Мелких камней тут просто не было. Самые маленькие, прикинул я на глаз, тянули примерно на 0,02-0,04 карата. Однако преобладали – опять-таки на глаз – камушки по карату весом. Мягко говоря, очень недурно! А в отдельной ячейке были отобраны полтора десятка "тяжеловесов".

Вытащив из кармана фонарик, я направил луч на лоток: верхнего света немного не хватало, чтобы рассмотреть камни во всех деталях. Ага, очень много бесцветных, но преобладают все же камни желтоватого оттенка – впрочем, в железистых почвах так и должно быть.

– Конечно, мы можем извлечь далеко не все, – чуть виноватым голосом сказал Зоя. – Согласно анализам, в породе остается довольно много, скажем так, алмазной пыли – от двухсот микрон и выше. Но если бы это было возможно…

Я в восхищении потряс головой.

– О чем ты, Зоя! Это же… это же невероятно! Мне вообще кажется, что я сплю – ведь так просто не бывает! Я был на уральских россыпях, знаю, каким трудом дается там каждый карат – а тут алмазы хоть лопатой греби! И какие алмазы! Конечно, на перстни да ожерелья пойдет далеко не каждый, ну так и не для того их искали… Две тысячи карат в месяц – это ж надо!