На палубе появился герцог.

–  Дорогая супруга моя! Вместе со своими спутницами извольте спустится в каюты! Ибо мы будем сближаться и сошвартовываться с французским судном.

–  Что за судно? Эдвард, дорогой! Почему мы должны сним швартоваться?
– удивилась Ядвига.

–  Там пассажир, которого нужно доставить в Испанию. Французский капитан и намеревался это сделать, но увидев. Что этого возможно избежать, резонно рассудил воспользоваться нашей услугой, тем более, что, говорит он, во Франции сейчас непокой, и ему не хотелось бы в такое время расставаться с семьей надолго.

–  Дорогой Эдвард! Прошу Вас! Позвольте мне остаться на палубе! Мои спутницы помогут мне сохранить устойчивость! И я буду вознаграждена и зрелищем и, возможно, беседой с пассажиром из Франции!

Милорд сдвинул брови, но позволил супруге остаться на палубе.

Пассажиром оказался граф де Айала. В прошлом - один из осведомителей Ришелье. Де Айала был наслышан о герцогине Лианкур. Ибо именно ему относила Хасинта пакет от Ядвиги, когда та находилась в Гранаде. Хасинту то граф и узнал, когда ступил на борт английского судна.

–  Как приятно ступить на борт незнакомого судна и сразу увидеть знакомые лица!
– с улыбкой произнес граф снимая шляпу и низко кланяясь дамам, - мой сосед по поместьям - хозяин судна. И одну из прекрасных дам я встречал в Гранаде!

–  Пройдемте, любезный граф, в мою каюту!
– предложил милорд Сомерсет, - там накроют стол и мы побеседуем. Моя супруга и ее камеристка также присоединяться к нам…

Когда Ядвига с Мадлен-Сесиль вошли в каюту, то герцог с графом уже вели беседу.

–  Да уже неделю как нет его, упокой господи его душу!
– рассказывал де Айала Сомерсету.

–  Неужто он не в аду!
– тихо произнес Сомерсет.

Увидев вошедших дам мужчины поднялись и приветствовали их. Герцог помог сесть беременной супруге возле себя. А Мадлен-Сесиль села рядом с графом.

–  Позвольте продолжить нам беседу, сударыни, - с улыбкой сказал Сомерсет, - И как, милостливый граф, это произошло?

Смерть Ришелье

Уже с 10 августа 1642 года кардинал фактически стал прикован к постели. Его мучили язвы и нарывы на теле. Но он продолжал работать в постели. С 7-00 до 8-00 утра он диктовал секретарям документы, с 8-00 до 9-00 подвергался врачебному осмотру и различным процедурам, с 9-00 до 10-00 встречался с теми, кому необходимо было его увидеть, я несколько раз был принят в это время. Работал снова с 10-00 до 11-00, затем слушал мессу, обедал, если мог, беседовал с Мазарини et autres до 14-00, затем опять работал до 16-00, после чего снова давал аудиенции.

Он продолжал путешествовать! Вверх по Роне он плыл с большой пышностью, но лежа, и каждый вечер его переносили на специальных носилках в приготовленное жилье. Один раз пришлось разрушить часть стены, чтобы внести его в дом. В немуре его кровать была поставлена в огромную карету, и он двинулся по дороге к Фонтенбло. Король навестил его, и де Нуаей и Шавиньи помогли ему подняться. Затем Ришелье и Людовик провели три часа, беседуя наедине. В октябре кардинал почувствовал себя достаточно хорошо, для того чтобы вернуться в Пале-Кардиналь…

–  Любезный граф!
– вступила в повествование Ядвига, - а герцогиня д'Эгийон путешествовала вместе со своим дорогим родственником?

–  Да, Ваша Светлость!
– ответил граф, - Именно она посоветовала своему обожаемому родственнику посетить целебные воды Бурбон-Ланси. И благодаря уговорам сей наимудрейшей и наипрекраснейшей дамы, Его Высокопреосвященство упросил одного из своих медиков де Жуифа прорезать нарыв на правой руке и зашить его, ибо рука его стала сильно сохнуть!

На этих словах Ядвига смертельно побледнела, что-то прошептала и крепко сжала пальцами кубок с разбавленным вином. Мягкий металл кубка стал прогибаться под твердыми пальцами герцогини.

28 ноября у премьер-министра начался плеврит. Он лежал на сугробе подушек очень бледный, полностью поседевший, с остриженными усами, невероятно худой, с судорожно бьющимся сердцем.

Во время болезни кардинала при нем находились его ближайшие родственники и близкие друзья; маршалы Брезе, Ла Мейльере и г-жа д'Эгийон также не отходила от кардинала.

–  Я волей случая оказался возле Его Высокопреосвященства 2-го декабря, - сделал упор на эту фразу граф.

Состоялся консилиум. Великий министр был окружен врачами в темных одеждах, которых явно больше интересовала дискуссия, нежели больной. Монах обтирал ему сухие потрескавшиеся губы влажной тканью, под покрывалами угадывалось натужное дыхание изможденного тела, в кулаке, выступавшем из манжета, был крест. У герцогини д'Эгийон вырвался всхлип. Господин кардинал через силу повернул голову, осклабился и прошептал: "Вы, моя обожаемая племянница, правда думали, что я бессмертен?"

Король приехал навестить кардинала и вошел к нему в сопровождении Вилькье и нескольких адъютантов. Ришелье, увидев подходящего к постели короля, немного приподнялся.

–  Государь, - сказал он, - я знаю, что мне пришла пора отправиться в вечный, бессрочный отпуск, но я умираю с той радостной мыслью, что всю жизнь посвятил на благо и пользу отечества, что возвысил королевство вашего величества на ту степень славы, на которой оно теперь находится, что все враги ваши уничтожены. В благодарность за мои заслуги, прошу вас, государь, не оставить без покровительства моих родственников. Я оставлю государству после себя много людей, весьма способных, сведущих и указываю именно на Нуайе, де Шавиньи и кардинала Мазарини.