Шрифт:
– А мой туфель? Это харассмент?
– И туфель возьмем, красавица! Туфель тоже харассмент!
Леха растерянно несет за ними туфель.
Все испуганно кричат:
– Эй, не туда! Вот дверь! Это харассмент?
И тут Старшину начинает глючить уже конкретно. Глаза его затуманиваются бешенством, он ревет:
– Ротабля! Подъем!
Дама, вырвавшись, убегает. Несется озверелый голос Старшины:
– Ротабля!
Леха подбегает, чтобы привести друга в чувство. Но получает отменный удар в челюсть.
– Ассильбеков, чмо! Ща запидарасю! Подъем, я сказал!
Леха наконец ловко подсекает Старшину, тот валится на землю. Леха вскарабкивается на друга и колотит его головой о землю.
Старшина стихает и садится; он пришел в себя. Сконфуженные друзья поднимаются и молча бредут в хозпомещение.
В «дворницкой» Леха подставляет лицо под струю воды, потом утирает.
Старшина виноватится:
– Лех, ну извини, брат.
Леха трясет головой:
– Чисто контузило… Ухо не слышит реально…Хорошего старшину солдаты не тронут. Херовый ты был старшина, значит.
– Херовый… Это ты мне говоришь? Лучшему другу, Леха? Да я три недели в коме… чуть не катанул, а? Всей ротой меня метелили… Все отбили, твари позорные…
Он обиженно закуривает.
21. Добрый ужастик: хор зомбарей
Не прошло и недели – снова делегация.
В последнее время зачастили в Клинику европейские представители гуманитарного толка. А все почему? А потому что нет нигде больше в мире хора зомби, вот почему!
Холл пересекают профессор Майер, Хильда, гендиректор Любовь Семеновна в окружении делегации гуманитариев.
Хильда переводит слова Майера на английский:
– Наши зомби – это самая первая партия людей, впавших в летаргический сон четыре года назад. Они так и не проснулись в целом, но обрели дар худо-бедно двигаться и издавать кой-какие звуки, а некоторые даже контактировать с окружающим миром…
Любовь Семеновна подхватывает, торжественно поднимая палец вверх:
– Но! Внимание: но! Даже уподобившись инфернальным чудищам, люди остаются людьми. Сюда, пожалуйста. Они не теряют свой духовный облик и стремятся к прекрасному. А теперь сюда.
Она открывает двери в небольшой концертный зал. Гости рассаживаются, занавес расползается и глазам предстает хор из 15–20 человек с открытыми, но потусторонними бессмысленными глазами. В хоре выделяются педагог-организатор Зоя Борисовна и вездесущая Лиза (ридикюль рябинового цвета) с братом Семеном. Оба в бейсболках.
Хормейстер делает знак рукой и певчие начинает выводить какие-то странные рулады.
Во втором ряду в зале – коляски Валерии, Риты, Аделаиды. Также в зале Старшина и Леха Богатырев. Любовь Семеновна оборачивается и украдкой показывает парням кулак.
Первая дама внимательно вслушивается:
– О чем они так трогательно поют, профессор?
– Какое удивительное видение саунда у хормейстера! – подхватывает беседу вторая дама.
Хильда переводит:
– Хормейстер сам глухонемой, к тому же крупный концептуалист-авангардист. Его имя знает вся Дания.
Лиза всполошилась на сцене:
– Ой, Семен падает!
Она придерживает Семена и показывает всем ОК.
Первая дама спрашивает:
– Расскажите мне о чудо-хормейстере. Он авангардист и глухонемой в одном лице?
– Да.
– Как Вы полагаете, его хор заслуживает в этом году гранта Марсельской школы нестандартных коммуникаций?
– О чем этот удивительный трек? – спрашивает вторая дама.
– Это знаменитая русская баллада «Во поле березонька стояла»…
Третья дама недоуменно вертит программку:
– Но здесь написано, что это «Аве Мария» Шуберта.
Лиза поправляет галстук на Семене, Семен начинает подвывать, Лиза делает всем ОК.
Зоя Борисовна делает замечание:
– Лиза, не шелести руками!
И вдруг на чистейшем английском добавляет:
– Ее тупая рожа как две капли воды похожа на мою мерзкую целлюлитную задницу!
Сказав это, она испуганно и торопливо стучит себя по голове. Потом любезно улыбается хормейстеру: пришла в себя, отпустило.
Первая дама поражена:
– Обратите внимание как необычайно подвижна женщина с рябиновым ридикюлем! Вам не кажется, что она уже в чем-то человек, а не зомби?
– Да, прогресс налицо, – соглашаются остальные дамы.