Шрифт:
Она взбивает грудь:
– Ты веришь в это?
Скелетон подхватывает неоспоримые аргументы:
– Да. Люся, не забывай, что у нашей Ксюни 4-ый размер. А теперь пятый.
Ксения всхлипывает о своем девичьем:
– Мама – это жесть, сколько я их перевидала с 13 лет…
Скелетон тоже всхлипывает:
– Ксюша, правда?
– А то, бабон! И ни разу любви не встретила. Только кокошки эти гребаные. Так-то вот.
Скелетон потрясена в который раз:
– Ни разу? Без первой любви невозможно! Это жесть.
– Ни разу, баба!
Людмила Сергеевна бормочет устами переводчицы:
– Яй… Яй… Мне так противно становится… Может яйкошки?
– И правда, Ксюня, может яйкошки? – мягко говорит Скелетон. – Воронам-то какая разница?
– Эх, мама… Долго еще с тобой работать, ох долго…
17. Достал всех ширинкой
В Клинике тем временем снова беда – нет сладу с попугаем-похабником. Наглый он, конечно, слов нет. Всего-то знает пару слов на языке римлян, а в любую минуту готов козырнуть ученостью.
По коридору движется процессия. Впереди возмущенно вышагивает Любовь Семеновна, за нею Старшина и Леха. В руках у гендиректора клетка с Иннокентием. Сзади семенит адвокат г-на Перепечкина.
– О темпора, о морес! – говорит Иннокентий. – Спасибо.
– Пожалуйста, дурак! – замахивается Любовь Семеновна. – Так бы и треснула!
– Ну-ну, Любовь Семеновна… – урезонивает ее адвокат.
– Что Вы все время нукаете, уважаемый? – На! – Она протягивает клетку Старшине. – Видеть его не могу!
– Я буду вынужден доложить Ивану Михайловичу, что Вы назвали его лучшего друга нехорошим…
– Испугалась! Да Ваш клиент – ку-ку, судя по его другу! Не знала я, что у випов такие попугаи!
Иннокентий вопит:
– Застегни ширинку, о темпора, о морес!
– Вот видите! И сколько можно терпеть это бескультурие?
– Он говорит: о, времена, о, нравы…
– Птичка, ты чего? Тю-тю-тю… – сюсюкает Старшина.
Навстречу процессии – г-н Майер, Хильда и два ученых-японца.
– В чем виноват эта птица? – спрашивает сердобольно первый японец. – Почему ее бьют?
Хильда поясняет:
– Иннокентий направляется в лабораторию биометрической нейтрализации деятельности мозга. Некоторые любимые животные, находясь в биометрическом поле летаргиков, могут приобретать аномальные свойства. Например, публично дискутировать о гениталиях на латинском языке.
– В чем суть этой полемики? – дотошно спрашивает второй японец.
Хильда, выслушав Маейра, переводит на английский:
– Господин Майер не советует включаться в эти дискуссии – они бесплодны, как правило.
Японцы вежливо кивают.
18. Трехмесячное молчание Мананы
Как мучается Константин Егоров! Как он любит Манану! И как хочется снова и снова возвращаться к теме прекрасных порывов его сердца!
На газоне копошатся Старшина и Леха. Они высаживают в клумбу цветы в бумажных горшочках. В раскрытом окне третьего этажа показывается Егоров и громко вопит, воздев к небу руки.
– Манана, ну почему? О, Боги, тьфу!
Его смачный плевок долго летит по воздуху и падает на голову Старшине. Старшина молча вытирает голову и произносит:.
– Товарищ, ты так скоро в верблюда превратишься со своей Мананой.
Константин возвращается в палату.
– Почему она тогда за три месяца не произнесла ни слова? Почему она со мной не хочет разговаривать? Почему она под воздействием этого глупого сериала испытала эротическое волнение и впала в летаргический сон? Значит, она хотела его?
– Но она же его не получила, – возражает Люция.
– Выключите это идиотское радио! – закипает Константин.
– Манана так любит танцевальную музыку! – вздыхает Ануш.
– Вы водите к ней двойников! Почему вы запрещаете здесь устанавливать веб-камеру?
– Манана не любит вторжения в ее личное пространство! – говорит Ануш. – А сейчас Манане пора в душ.
Егоров распинывает коробки с покупками, которые вокруг кресла супруги.
– Я убью его, клянусь, Манана! Убью! И он перестанет позорить тебя! Позорить меня!