Шрифт:
– Ну все! Спим! – миролюбиво проговорил я и закрыл очи.
Я лежал с закрытыми глазами, но не спал… Что-то беспокоило меня… Что-то не так!
Я поднял голову… Так и есть! С заката, между деревьев, шел темно-бордовый свет, и она, повернув книжку, читала. До меня донеслось ее хихиканье.
– Ну все! Хватит! – снова пришлось подняться. – Закат тоже вырубаем!
– Папа! – пробасила она.
– Все! – Я задвинул занавеску. Тьма! Пружины раскладушки протяжно скрипели. – Ну все! Успокойся.
Обидно, что мне, мягкому человеку, приходится все время быть жестким, но иначе, увы, нельзя – иначе все рассыпется!
Я старался ворочаться поменьше, чтобы все вокруг успокоилось.
Спи!.. Но нет! Наверное, надо записать эту безобразную сцену, которая только что произошла у нас с дочуркой? К утру забудешь!.. Да не забуду! (Не хотелось вылезать из-под одеяла и из накрывающего сознание сна.) Забудешь! Прекрасно же знаешь, что забудешь! Не впервой. Сколько уже забыл, вот так вот заспал.
Поднимайся!
Я тихо поднялся, слегка покачиваясь, разлепляя очи, но не до конца, привычно уже нашарил стол в темноте, бумагу, ручку… и стал писать. Дело привычное. По ночам всегда пишу в темноте…
Только утром не все разберешь.
Донеслось хихиканье дочурки.
– А ты зрение не испортишь? – ехидно проговорила она.
Я повернулся к ней, пытаясь поймать в темноте ее взгляд.
– Да, вот так вот! – ответил я. – Читать вредно в темноте, а писать – полезно!
Мы улыбались в темноте, не видя друг друга.
– Что вы там бузите среди ночи? – вдруг донесся сквозь фанерную перегородку голос бати.
– Да так. Полемизируем. Спи! – сказал я.
– Я вспомнил вдруг, – глухо заговорил отец, – как в детстве…
Бывало, выгонят меня с книжкой… мол, хватит керосин жечь! А я выйду тогда наружу, приложу книжку к беленой стене хаты – все видно! И читаю, пока совсем не станет темно.
– О! Сейчас пойду попробую! – оживленно приподнялась дочурка.
– Лежи!
Потом мы вроде бы уже засыпали. В мозгу проплывали кадрики дня.
Да, может быть, со святым Мефодием ему не сравняться – но денек тоже вышел ядрен!
Снаружи раздался уже знакомый, привычный грохот. Я высунулся.
Так и есть: снова Битте ссыпался с лестницы.
– А сегодня у нас что? – поинтересовался я.
– Магнитная буря, – сухо пояснил он.
СВЯТАЯ АГРАФЕНА
В это утро я проснулся от бряканья на кухне. Батя лютует?
Намекает, что хочет есть? Похоже, все не так, я прислушался к продолженью – тут было какое-то другое, веселое бряканье, журчащее непрерывно, словно ручеек. А, это Настя переставляет посуду! Живет у нас уже третий день – и как хорошо! С ней и я впервые по-настоящему почувствовал лето. И гуляли, и к Нонне ездили в больницу, а вечером даже поймали на удочку рыбку, которую тут же отпустили: посмотрим, как эта рыбка себя покажет!
С таким бодрым настроем я встал и даже дважды присел, изображая зарядку. Не только же одному бате прыгать и приседать. У меня сил на гимнастику почему-то нет, а он прыгает каждое утро – стекла дребезжат! Здорово вообще живет! Ни за что на свете по-настоящему не волнуется. Гимнастика, еда, труд. И не представляю, что может его заставить отказаться от обязательной ежедневной прогулки. И лютует он только тогда, когда путают его планы. А так он – сама выдержка. Наверное, и надо жить так аккуратно? Я точно уже знаю: если из батиной каморки доносятся глубокие вздохи, значит, делает зарядку. Другие причины глубоких вздохов он отметает. Только зарядка!
Я тоже буду так жить!
Я бодро присел еще раз, напялил перед зеркалом улыбку и пошел.
Глянул на церковный календарь у двери. Так… Сегодня шестое июля… “Святая Аграфена, канун Ивана Купалы. Положено утром париться в бане, купаться до позднего вечера с песнями и играми.
Заготавливать веники”.
Точно. Вот так и буду жить, только прелестями. Почему нет?
“На Аграфену хорошо сажать репу. Репа, посаженная на Аграфену, особенно крепка”.
И я буду крепок, как репа!
Сияя, я вышел на кухню.
Настя была веселая, румяная, совсем не такая, как приехала сюда, абсолютно измученная. Жизнь на воздухе, несмотря на все здешние ужасы, ей к лицу. Батя был уже за столом, не брякал, но сидел мрачный… Да, видимо, насчет вздохов только во время зарядки я не прав.
Настя ставила в стеклянную банку вымытые, пускающие зайчики
(давно их такими не видел) ножи и вилки. Молодец!
– Всем привет! – Я, сияя, уселся.
Батя не ответил. Решил повредничать? Ну что ж – схлестнемся, батя! Могу!