Я оглянулся на берег. Пока все спокойно. На мосту Ужасов через

Чернильный ручей ни души: ни гостей с Кавказа, ни словоохотливой почтальонши. Ура.

– Это не тебя там ищут? – проскрипел вдруг батя, указывая мощным своим перстом в берег.

– …Где?! – Я затравленно обернулся.

На мостках, от которых недавно мы отчалили, стояла женщина, удивительно как-то не гармонирующая ни с летом, ни с озером… А с чем? Втемном деловом костюме, в строгих очках она резко выделялась среди окружающей ее дачной расслабухи – ярких шортов, мелькающих полотенец. Из города явилась? За мной? Откуда же? – сердце заколотилось. Из мэрии? Из Управления культуры? Судя по ее облику, что-то в этом духе. Зовут? Понадобился, значит!

Отец подгреб к мосткам удивительно быстро – мог бы более тщательно изобразить упоение природой, но он на такие вещи не тратит сил. Стукнулись о доски. Придерживаясь о борт, я выпрыгнул. Отражая очками озеро, веселый летний разгул на водной глади, она неподвижно смотрела на меня.

– …Попов? – строго проговорила дама.

Вот она, слава!

– …Да.

– …Вы что – совсем уже обнаглели?

– …Пач-чему?

– Всем даете наш телефон!

– Чей?

– Звонят прямо к нам в ДРСУ, в приемную директора, требуют вас!

– …И кто же?

– Понятия не имею!.. Говорят, чтобы вы срочно в больницу приехали- там что-то стряслось!

Автобус катил мимо песчаного косогора. Там, за розовыми соснами, уютнейшее Сестрорецкое кладбище – сухое, песчаное. Там лежит

Зощенко – помню, я даже завидовал ему: хоть после смерти в хорошем месте! Потом появился замечательный памятник, и вот недавно – кто-то его разгромил. Зачем? Зощенко-то перед кем виноват? Да, и после смерти, оказывается, нет покоя!

Проехали!

Я ворвался в больницу, легко сдвинув загораживающего двери дюжего омоновца… здесь-то что охранять?

В палате ее койка в углу была пуста и аккуратно застелена. Я кинулся в ординаторскую. Отпахнул дверь – и обомлел. Рядом с

Сашкой Бурштейном сидела Настя – обиженно надувшись, смотрела в окно. Сашка звонил куда-то по телефону.

– А… это ты. – Я посмотрела на Настю и повернулся к Сашке: -

Ну что? – спросил я.

– Вот, Настя говорит, – кивнул Сашка, – что Нонну надо отсюда забирать!

– А что такое? – пробормотал я.

Сашка развел руками: я пас. И снова стал озабоченно набирать номер.

– Да? – Настя впилась в него взглядом. – А вы не хотите сказать, что у вас вчера двое рыбой отравились, один – насмерть?

– А я знаю, где у нас теперь… берут рыбу? – пробормотал Сашка.

– Но она же не ест! – Он посмотрел на меня.

– Не ест?

– Нет. Абсолютно! – сказал Сашка.

– Дома вроде она ела… – проговорил я… Но точно ли?

– Исследование в основном проведено. Язва пока небольшая.

Лечение назначено медикаментозное.

– …В смысле?! – не понял я.

– В смысле, – вскипел Сашка, – если будет нормальное лекарство – я тебе записал, – давать его! Можно и дома… Если Настя настаивает.

Ей-то настаивать легко!

Только что вроде как-то устаканилось, какое-то настало равновесие – жена вроде при деле, мы тоже…

– Ты, я вижу, не понял! – напористо заговорила Настя. – Здесь невозможно! В палате у нее половина с температурой, форточка не открывается. Мать сказала мне, что ни одной ночи не спала!

– А где она? – спросил я.

– На обследовании. Сейчас явится, – проговорил Бурштейн и окончательно занялся телефоном.

Мы вышли. И вот в слепящем свете в конце длинного коридора, тая и временами исчезая в этом сиянии, с каким-то еще ледащим старичком под ручку появилась она. Из-за старичка она двигается так медленно или он из-за нее? Кто кого ведет? Наконец приблизились.

– О, Венечка! – обрадовалась она. – Вот, не знает, где ординаторская! – Она с улыбкой поглядела на старичка. – Сюда входите! – крикнула ему в ухо. Старичок обрадованно закивал.

– Настя говорит… надо отсюда уходить? – сказал я.

Она со вздохом поглядела на Настю, потом на меня… Ей бы только не принимать никаких решений!

Мы вошли в ординаторскую.

– Не знаю, – сказала она, глядя на Бурштейна. – Я как раз сейчас кишку глотала, с “телевизором”. Заблевала два полотенца! – Она хихикнула. – Ты привези, слышишь? – строго сказала она Насте. Та кивнула, но с весьма непокорным видом: как же – им привезу! – Ну вот… – Она задумчиво уставилась на Бурштейна. – И когда рассмотрят эти… блевотные материалы… Будет видно, наверное?