Шрифт:
Вытирая пот, я вышел на улицу… Слава богу – живой!
И тут я увидел, что по переулку, бодро переставляя тоненькие ножки в розовых тапочках, поднимается жена с кошелкой в руке.
– Ты что? В магазин, никак, собралась?
– А как жы! А как жы! – радостно проговорила она.
…И больше я про это лето – теперь давно уже минувшее – ни черта не помню!
ФИНИШ
Немножко помню только день отъезда – и то лишь в силу его необыденности, особливости.
Жена, радостная, пришла с базара:
– А я насчет машины договорилась, уезжать!
– …На когда? – вымолвил я, отрываясь от машинки.
– А на сегодня! – лихо ответила она.
Она давно уже рвалась в город, тосковала по городской квартирке.
Говорила, мечтательно зажмурясь:
– Неужто я на моей кроватке буду спать? И на моей кухоньке готовить?
– Будешь, будешь, – говорил я. – Но здесь вроде неплохо?
– Тебе везде неплохо! – обижалась она.
Это верно. Неплохо везде. А кому где-то плохо – тому плохо везде.
Она стала, подставив табуретку, скидывать со шкафа клетчатые баулы, главный инструмент “челноков”.
– Какая-то я проныр-ливая! – довольная, проговорила она.
– С кем ты договорилась хоть? – смотрел я на нее.
– С нашим Битте-Дритте… с кем же еще? Встретила на рынке его – и договорилася!
Прям летала от счастья!
– Ну что… уезжаем, я слышал? – улыбаясь, вышел отец.
Мы посмотрели в окошко… Все пожелтело, пожухло. Пора.
– Да, – сказал я ей, пытаясь перестроить свои мысли на городскую жизнь. – С Битте-Дритте договориться – большая удача!
Долго он хорохорился перед нами и, даже когда закончил наконец реставрировать свой “хорьх”, вывезенный им из Германии и предназначенный, как он уверял, лишь для высшего командования… долго отказывался на нем ездить. Тем более невозможно было даже заикаться о поездке на “хорьхе” в город.
– Да там все с ума сойдут, постовые застрелятся, если я на
“хорьхе” в город приеду! – хвастался он.
– Пообещала кое-что ему! Проныр-ливая я! – хвасталась жена.
Что, интересно, она ему обещала? – разволновался я.
– На когда договорилась-то? Собраться-то хоть успеем? – строго спросил я.
– Думаю, сто раз успеем! – проворчал отец.
И фактически оказался прав. Сто не сто – но два раза подряд мы успели упаковаться – первый раз наспех, второй раз – более тщательно.
– Ну что? – Запыхавшись, я присел на громадный бельевой узел.
–
Где твой… ездок?
– А вон он, – беззаботно сказала Нонна. – У Надюшки своей торчит!
Так… И сколько же он там проторчит?
На всякий случай я заглянул в гараж: может, главные приготовления уже позади? Но “хорьх”, как и прежде, был задвинут в дальний угол гаража. Голый по пояс Оча – с боевым шрамом на груди, оставшимся на память,- мыл из шланга бетонный пол.
– Битте говорил тебе чего-нибудь… про сегодня?
– Что он может? Бэздэльничает, как всегда!
– Ясно.
Перейдя переулок, я открыл калитку Надюшки, которую Битте когда-то в порыве вдохновения всю изрезал узорами.
Хозяйка сидела в широком кресле, сделанном под старину, полностью заполняя его своими манящими формами. Кресло это ей доставил опять же пылкий любовник, когда он блистал в театре в роли монтировщика.
Битте-Дритте гордо расхаживал перед ней, однако полного счастья у них не было. На низенькой скамеечке у ее ног сидел Савва в пятнисто-болотистой форме (приступил уже, видно, к работе?) и огромным десантным ножом задумчиво строгал прутик, явно намекая на то, что прутик – это так, проба лезвия! Да, сложный завязан узел! Кровосмешение часто чревато кровопролитием!
Савва пренебрежительно отбросил прутик (да, лезвие острое!) и уставился своими мутными очами на негодяя.
– Если уж ты живешь… с ней! – прохрипел Савва (слово “мать” прозвучало бы тут кощунственно – Савва это ощущал). – Так и переезжай сюда, со всем хозяйством… вещи перевози! А так… -
Савва подобрал другой прутик и зловеще начал стругать.
– Какие у меня вещи? Все вещи -… да клещи! – хорохорился Битте.
– Да где у тебя клещи-то? – любовно глядя на Битте из глубин кресла, проговорила Надюшка.
Поняв в очередной раз, что эту преступную связь не разрубить никаким кинжалом, Савва резко, мускулисто поднялся со скамеечки, мастерски сунул нож в ножны и, гулко стукнув калиткой, ушел.
Да, уже осеннее эхо! Все голое вокруг.
– Ты лучше вон… делом займись! – указала Надя в дальний угол двора. – Давно ему говорила: зачини сетку! – Ко мне повернулась:
– Так нет, дождался! Вот в такую дырку, – она сложила колечком пальчики, – хорь пролез… ну прямо как червяк просочился, – и двух кур задушил! А этот все… красуется! – снова влюбленный взгляд на Битте. А говорят, не существует больше любви!